“Я песне отдал всё сполна”. «Творчество Иосифа Бродского, как уникальное поэтическое явление XX столетия Из ссылки вернулся «большой» поэт

Будущий поэт родился в Ленинграде, который предпочؑА۠именовать Петербургом. В эссе «Меньше, чем единицы» Бродский посвящает много страниц описанию послеблокадного Ленинграда. По этим портикам и фасадам, и классическим, и эклектическим, и модернистским, он изучил историю культуры гораздо лучше, чем впоследствии по книгам. Но, не скрывает Бродский, на подмостках прекрасного города-музея шла жизнь, давящая людей своей централизацией, милитаризацией. Основной добродетелью граждан, в том числе школьников, считалось послушание. Школа дала Бродскому первые назойливо-бездарные уроки идеологии. В возрасте 15 лет будущий поэт бросает школу и занимается в дальнейшем самообразованием. Он считал, что с 8-го класса нужно начинать узкую специализацию, так как у молодого человека острый ум и прекрасная память, но ему приходится отводить время под изучение дисциплин, которые ему никогда больше не понадобятся.

Бродский выучил основательно два иностранных языка - английский и польский, впоследствии занимался переводами с них. Изучает философию, в том числе религиозную и метафизическую, конечно, нелегально. Безусловно, он занимается литературой, как официальной, так и неофициальной.

Бродский относит себя к поколению 1956 года, но не к «детям XX съезда», а к тем молодым людям, перелом в сознании которых осуществился под влиянием подавления «Будапештской осени» войсками ОВД. Многие мыслящие люди перестали верить советской пропаганде. Это было первым толчком к появлению диссидентских настроений. Одни уходили в легальную оппозицию, другие, как и Бродский, гораздо резче отрицали существующий порядок вещей.

В текстах Бродского с этого времени центральное место занимают глобальные категории. Писать он начинает в 16 лет и формируется как поэт в среде стихотворцев, начинающих свою деятельность в журнале «Синтаксис» (1958). Бродский читает свои стихотворения в кругу друзей, знакомых. Дарование поэта оценила Ахматова, дорогу в дом которой молодому поэту открыл его старший товарищ Евгений Рейн.

Несмотря на неофициальное признание, официальная публикация в СССР Бродского не ждала. С 16 лет он находится под надзором КГБ. Он четырежды арестовывается и в 1964 по надуманному обвинению подвергается психиатрическому обследованию, а затем по обвинению в тунеядстве получает 5 лет ссылки. Из-за протеста общественности (Ахматова, Шостакович) ссылка была сокращена до полутора лет. В ссылке он находился в 1964-1965 в деревне Норенской Архангельской области, где должен был заниматься принудительным трудом. Власть просчиталась, так как наградила Бродского ореолом мученика за интеллектуальную свободу. Отныне всё, что выходило из-под его пера, привлекало широкий общественный интерес. В 1965 выходит в США сборник «Стихотворения и поэмы», а в 1970 второй сборник «Остановка в пустыне». Общий объём написанного Бродским в 1956 - 1972 составил 4 тома машинописи.

Бродский подвергался преследованиям, хотя нельзя сказать, что политическая тематика занимала в его произведениях заметное место. Его поэзия носит интеллектулаьно-философский характер, однако трактовка вечных тем у него резко отличалась от принятой в литературе социалистического реализма, так как Бродский заявил о себе как поэт-экзистенциалист, возрождающий традиции модернизма, искусственно оборванные в период тоталитаризма, и своеобразно скрещивающий их с традициями до-постмодернистской классики. Бродский как бы синтезировал на модернистской платформе открытия различных художественных систем прошлого, так что его художественную ориентацию часто определают как неомодернизм.

«В поэзии молодого Бродского прорвалась тема экзистенциального отчаяния, - пишет Виктор Ерофеев, - захватывающая попутно темы расставания, разлук и потерь». В этой поэзии была ощутима некая вневременность, отрешённость, отсутствовал присущий творчеству шестидесятников исторический оптимизм. Напротив, оно очень пессимистично, проступают драматические и трагедийные ноты, иногда смягчённые иронией. Но и этот трагизм выступает не открыто, не форсированно, а как будто из подтекста, словно помимо воли автора, отнюдь не склонного демонстрировать свои душевные раны, очень сдержанного в выражении поэтических чувств и предпочитающего бесстрастный тон. На Бродского в этом плане очень большое влияние оказала англо-американская поэзия и прежде всего Т. С. Элиот. Бродский отмечал влияние, оказанное на него самим английским языком, по природе своей более холодным, нейтральным, отстранённым, выражающим рациональное, нежели эмоциональное, языком, в котором проявились черты английского национального характера. Бродский вносит в русский литературный язык, который в смысле выражения эмоционального и рационального занимает промежуточное положение, элементы англизированности - сдержанности, отстранённости. Он часто конструирует свои тексты по синтаксическим моделям не русского, а английского языка. Всё это вместе взятое придавало русскому языку новое качество. Бродский расширил возможности поэтического творчества за счёт ещё более глубинного подтекста, чем у Ахматовой, виртуозного пользования деталями. Бродский, как модернист, напоминал о многозначной природе поэтического слова, оказывающегося у него точкой пересечения многих смыслов.

Бродский ориентировался на прозаизацию поэтической речи. Во второй половине века поэзия ведущих западных литератур перешла к верлибру. Бесстрастно-отстранённый стиль был очень тесно слит с особенностями личности, он не был искусственной прививкой для Бродского и способствовал выявлению особенностей его мировосприятия. Бродский прежде всего поэт мысли. Рациональное начало в его личности и поэзии доминирует над эмоциональным. Не случайно, что большинство произведений Бродского - размышления о бытии и небытии, о пространстве и времени, о культуре и цивилизации. Повышенное внимание к вечным темам отражало стремление вырваться из ограниченного круга культурной жизни, в которую был замкнут рядовой советский человек. У Бродского значительны античный и библейский культурные пласты. Бродский акцентирует не слияние со своим временем, а размежевание. «Я памятник себе воздвиг иной // К постыдному столетию спиной».

Произведения Бродского отличает обязательная связь единичного и всеобщего. Сквозь конкретные формы времени проступает вневременное, бытийное, вечное. Интонацию Бродского нельзя спутать с чьей-либо ещё. В ней проступают устоявшийся скепсис, ирония, меланхолия как привычная тоска. Свою душевную муку Бродский прячет, он сдержанно-невозмутим, гордо-презрителен и даже насмешлив. Подчас этому служит гаерский тон, играющий роль маски: «Греческий принцип маски нынче снова в ходу».

Произведения первого периода отразили нонконформизм личности, готовой отстаивать своё «я» до конца, ищущей жизненное предназначение на путях экзистенциализма, своеобразно понятого стоицизма. По экзистенциализму, главное определение бытия - его незамкнутость, открытость к трансценденции. Трансценденция - выход за пределы, в философии экзистенциализма под трансцендированием понимается выход за пределы своего «я» в сферу чистого духа. Этот выход считается спасительным, ибо, приходя в мир, человек становится жертвой объективации и начинает осознавать свою жизнь бессмысленной. Как фактор, позволяющий вырваться из мира объективации, где господствует необходимость, и рассматривается экзистенцирование посредством трансцендирования.

Стремясь духовно осободиться от тисков тоталитаризма, Бродский всё более и более проникается экзистенциалистским мироощущением. На вопрос журналиста, что повлияло на становление его характера: «Когда мне было 22 или 23 года, у меня появилось ощущение, что в меня вселилось нечто иное и что меня не интересует окружение... в лучшем случае как трамплин...» Иллюстрация тенденции ко всё большей автономии. «Рано или поздно наступает момент, когда на вас земное притяжение перестаёт действовать». Внутренняя жизнь поэта, в которой преобладает трансцендирование, заслонила внешнюю жизнь. Физически будучи в мире земном, большую часть времени Бродский проводил в царстве чистого духа. Преследуемый властью, Бродский как поэт и личность превращается постепенно в самодостаточную замкнутую систему. Отчуждение от мира, как показал исследователь Лурье, было для Бродского единственным вариантом обретения духовной свободы. «Преувеличен внутренний наш мир, а внешний, соответственно, уменьшен» - доносит властям слова автобиографического героя его сосед по психиатрической лечебнице в поэме «Горюнов и Горчаков».

Постепенно внешний мир (под влиянием ссылки) у Бродского стал олицетворяться образом пустыни. Пустыня в произведениях Бродского - метафора пустой, бессмысленной жизни, которую поэт приравнивает к духовному небытию. Это жизнь массовых людей тоталитарного общества, которая у человека мыслящего вызывает неизбывное одиночество. Пейзаж пустыни у Бродского не случайно абсолютно без людей. Начиная с поэмы «Исаак и Авраам» пейзаж пустыни оказывается и бесплодным. «Холмы, холмы, нельзя их счесть, измерить...» Такова реакция Бродского на постепенное свёртывание оттепели. Бродский показывает, что идущий по пустыне проваливается в песок, стоит на месте и может даже погибнуть.

«Без компаса прокладывая путь, // Я пользуюсь альтиметром гордыни» - «Зимняя почта». Лирический герой - путешественник по огромной местности без всяких ориентиров, где человек, чтобы не погубить себя как личность, должен слушаться исключительно разума и нравственного чувства. Путешествие сквозь пространство служит метафорой жизненного пути - пути человека сквозь время. «Назидание» (1987) - жизненный путь уподобляется подъёму по горным тропам и кручам Азии. Это очень тяжёлый путь, но главное - если даже достигнешь вершины, важно, чтобы не началось головокружение.

Через всё «Назидание» проходит мотив недоверия к миру, где спящего могут зарубить, а голодного и раздетого выбросить на мороз. Всё это варианты расправ над человеком, выбравшим в жизни собственный путь. В таком мире полностью надеяться можно только на самого себя. Но это и реальная возможность выжить и состояться. Отсюда характерный для Бродского культ индивидуализма. Бродский стремится лишить это понятие негативного ореола и воспользоваться индивидуальностью как противовесом «охлосу» - коллективу, основе массового общества. Иногда Бродскому даже будущее видится как империя масс. «Будущее черно, // но от людей, а не // потому, что оно // чёрным кажется мне». Такое будущее запрограммировано на исчезновение индивидуальности. Своё творчество Бродский характеризует как «арию меньшинства». «Идея об экзистенциальной уникальности каждого заменяется идеей личной автономии». Индивидуализм Бродского можно рассматривать как синоним принципа личности как верховной ценности общества. Этот принцип, показывает Бродский в эссе «Путешествие в Стамбул», чуждо традиции Востока, воспринятой и в СССР. Убедившись, как жестоко расправляется власть и масса с теми, кто отличаается от них, Бродский изображает себя в «Новых стансах к Августе» человеком, у которого душа пропорота насквозь. В стихотворении «Разговор с небожителем» существование в условиях тоталитарного общества Бродский сравнивает с ежедневной бесконечной Голгофой. Речь, конечно, о Голгофе нравственной. Лирический герой уподобляется мученику. Сама жизнь - прежде всего боль, а человек - «испытатель боли».

Бродский изображает последствия своей травмированности всеми нормами, регламентирующими существование тоталитарного государства и обнажившимися в период послеоттепельного двадцатилетия. «Началось отстранение от самого себя... По тем временам это было нечто вроде self-defence». Бродский приходит к самоотстранению как своеобразному наркозу. Отсюда и в творчестве Бродского появляются отстранение и самоотстранение: «Я от себя хочу отгородиться». На свои страдания поэт начинает смотреть, как некий исследователь, со стороны. Это взгляд сначала на себя в зеркало, и вместе, отдаляясь от себя в сторону, поэт отстраняется и от источника боли. Со временем это самоотстранение становится привычной литературной особенностью Бродского. «Мексиканский дивертисмент»: «Так при этом взираешь на себя - ниоткуда».

Иногда Бродский смотрит на себя с очень высокой и очень отдалённой точки зрения, например, глазами ангела («Разговор...»). Это идеальная, предельно объективная точка зрения. Самоотстранения Бродскому недостаточно. Между собой и жизнью он помещает феномен смерти. Трагедия конечности бытия в восприятии Бродского затмевает все переживаемые им драмы. Перенести разрыв с любимой, расставание с родиной ему помогает сознание того, что каждого ждёт разлука с миром. Больший ужас перекрывает меньший, в какой-то степени нейтрализует его и помогает его вынести. Смерть как неотъемлемый компонент бытия занимает значительное место в произведениях Бродского. Для раннего периода его творчества характерен эпитет «чёрный». Бродский наделяет смерть прозаическим обликом. Само время, по Бродскому, создано смертью. «Человек есть конец самого себя и вдаётся во время». Сквозь призму конечности, смертности оценивает поэт и сам феномен жизни. «Жизнь - только разговор перед лицом молчания». Обычный пейзаж под рукой Бродского может перерасти в его философские размышления, в которых будет представлен и компонент смерти. Поэт подчёркивает, что душа, измученная переживаниями, как бы истончается. Восприятие жизни как движения к смерти накладывает на стихотворения Бродского оттенок меланхолии и некоторой отстранённости от повседневного. Бродский стремится взглянуть за край и предположить, что ждёт нас после смерти. Поначалу поэт ещё допускает возможность существования жизни за гробом. «Письмо в бутылке» (1965): «Когда на скромном своём корабле... отправлюсь в великое может быть». Есть у него и чисто символистские представления о жизни как сне во сне, а смерти - как воскрешении в царстве ином. Постепенно Бродский начинает подвергать рационалистическому осмыслению и истолкованию известные религиозные и философские концепции.

«Памяти Т. Б.»: «Ты первой ушла в ту страну... где все - мудрецы, придурки - все на одно лицо». Следовательно, и узнавание, и встреча за гробом невозможны. Описание загробного мира бесчисленных двойников не может не заставить содрогнуться.

Ад и рай трактуются у Бродского не в традиционном ключе. Ад - совокупность тех мучений и тягот, которые могут выпасть на долю человека в самой жизни. Образ рая с ходом времени эволюционирует в сторону всё более критичного восприятия религиозной модели вечной жизни. Первоначально это библейская идиллия: «Авраам и Исаак» - воссоздаётся идеальный пейзаж, в котором героям является бог в образе небесного куста.

«Колыбельная Трескового мыса» - сверхкритическая оценка рая как места бессилия и тупика, ибо в раю, как он представлен в основных мифологиях, отсутствует всякое развитие и творчество, а если поэт не может заниматься творчеством, то какой же это для него рай? Этот главный дефект райской утопии обесценивает её в глазах поэта, выявляет её ущербность. Найман характеризует Бродского как «поэта без рая».

Бродский даёт собственную идеальную модель бытия, которая, по его представлению, лучше рая. Важнейшие признаки - безграничность, одухотворённость, совершенство, творческая активность как основная форма жизнедеятельности, не имеющая пределов устремлённость ввысь. Этот мир иной существует в сознании поэта и является для него более важным, чем мир земной. Образные обозначения - метафоры звезды, «той страны», «там». Поэт чувствует себя подданным «той страны». В стихотворении «Сонет» (1962) лирический герой живёт одновременно в реальном и идеальном. Реальный мир характеризуется тюремной метафористикой, а идеальный мир - мир сладостно-возвышенной грёзы. Туда, в высшее измерение, и стремится душа лирического героя:

А я опять задумчиво бреду

с допроса на допрос по коридору

в ту дальнюю страну, где больше нет

ни января, ни февраля, ни марта.

Герой выходит за границы своего «я» в сферу чистого духа. Устремлённость в мир иной, когда творческое воображение сливается с трансценденцией, в образном плане воссоздаёт «Большая элегия Джону Донну». Если вспомнить слова Бродского, что литературное посвящение - это и автопортрет пишущего, то следует признать: описание надмирного полёта души Джона Донна одновременно изображает и запредельный полёт души автора произведения:

Ты птицей был и видел свой народ

повсюду, весь, взлетал над скатом крыши.

Ты видел все моря, весь дальний край.

И Ад ты зрел - в себе, а после - в яви.

Ты видел также явно светлый Рай

в печальнейшей - из всех страстей - оправе.

Ты видел: жизнь, она как остров твой.

И с Океаном этим ты встречался:

со всех сторон лишь тьма, лишь тьма и вой.

Ты Бога облетел и вспять помчался.

Пространство стихотворения - это пространство культуры, духовности. И здесь сквозь века один поэт слышит другого поэта, в чьей муке узнаёт собственную. Сближает одного и другого оплакивание смертного удела человека. Если, по Донну, земная жизнь - ад, то Бродский уподобляет её уже идущему страшному суду, который люди умудряются проспать. Мотив беспробудного сна, которым охвачено буквально всё на земле, - сквозной. Не случайно даже живые в авторском описании не отличаются от мёртвых. Спят и добро и зло, и бог уснул - всё спит, и над землёй идёт снегопад, покрывающий землю как будто белым саваном. Единственное существо, которое, по мысли Бродского, в это время не спит, - поэт (Джон Донн), чья цель - создать идеальный мир, более прекрасный, чем все когда-либо придуманные. Пока на земле пишутся стихи, подчёркивает Бродский, жизни не суждено прекратиться.

Ощущение своего пребывания на большой высоте, в мире чистого духа, даёт большой подъём лирическому герою, это самая сладостная форма отстранения, к которой прибегает в жизни и творчестве Бродский. Мир иной - реальность его сознания. Нигде он не пишет, что, может быть, попадёт в него после смерти. Со временем в стихах утверждается безыллюзорный взгляд на вещи («Похороны богов», «Песня невинности, она же опыта»). В последнем случае Бродский использует форму хора, предоставляя слово «невинным» и «опытным» массовым людям, то есть оптимистам и пессимистам. Безмятежный взгляд первых на будущее, по Бродскому, граничит с идиотизмом, взгляд других - с нигилизмом и смертью духа. Роднит тех и других потребительское отношение к миру.

1: «Соловей будет петь нам в зелёной чаще, // мы не будем думать о смерти чаще, // чем вороны в виду огородных пугал».

2: «Пустота вероятней и хуже ада, // мы не знаем, кому рассказать, не надо».

Обе точки зрения, по Бродскому, анормальны. Преобладает ирония к тем, кто не попытался создать ничего, что бы пережило их самих.

Личность, оставляющая после себя не пустоту, а культурное достояние - эта проблема появляется в стихах на смерть Томаса Стернза Элиота. Стихотворение начинается как скорбный реквием, а заканчивается торжественным апофеозом человеку, который сделал так много для двух культур. Две родины изображаются у Бродского в виде окаменевших от горя надгробий, которые стоят по сторонам могилы.

Ты ушёл к другим, но мы

называем царством тьмы

По Бродскому, Элиот ушёл в мир культуры, которая продолжает существовать и после его физической смерти. Душа поэта избегает тления.

Бродский «примеривает» и собственную смерть. Этот опыт рождает понимание того, что смерть преодолима символическим бессмертием духа. Бессмертие для Бродского - оправдание жизни. Если ты остался, значит, ты что-то очень важное и ценное создал. Средство достижения бессмертия - поэзия. «Происходит странная метаморфоза... и остаётся от человека лишь часть - часть речи». «Розно с вами мы пойдём» (обращение к стихам). В стихи свои Бродский вкладывал всё лучшее, чем обладал:

Вы и краше и добрей. Вы твёрже

тела моего. Вы проще

горьких моих дум - что тоже

много вам придаст сил, мощи.

Получается, что основы своего бессмертия любой человек закладывает ещё на земле, если он проживает полноценную творческую жизнь, он в какой-то форме готовит собственное бессмертие. Категории жизни и смерти для Бродского, как и для Цветаевой, оказываются лишены традиционного значения: это различные формы бессмертия.

Право, чем гуще россыпь

чёрного на листе,

тем безразличней особь

к прошлому, к пустоте

в будущем. Их соседство,

мало проча добра,

лишь ускоряет бегство

по бумаге пера.

Самым важным считает Бродский создание из временного, преходящего - вневременных ценностей. У зрелого Бродского психология сына вечности. Он смотрит на себя в том числе и из будущего. Будущее - тоже зеркало, которое не лжёт. Для Бродского взгляд на себя из далёкого будущего принципиально важен. «В те времена в стране зубных врачей я жил» (о первом периоде эмиграции). Речь идёт о дне сегодняшнем, а используется форма прошедшего времени, как будто для поэта это минувшее. «Они {ангелы} наслаждаются драмой из жизни кукол, чем мы и были, собственно, в наше время».

Такой взгляд позволяет трезво оценивать не только самого себя, но и современный мир и свой век. Зоркость поэта демонстрируют антитоталитарные стихотворения конца 1960-х - начала 1970-х годов. Они показывают в лирическом герое человека, опередившего своё время и обладающего смелостью обнародовать свои мнения. Это тексты так называемого «римского цикла» - «Anno Domini», «Post aetatem nostram», «Письма римскому другу», в которых, посредством сближения порядков, господствовавших в Риме, с теми, которые господствуют в Советском Союзе, Бродский обнажает имперский характер политики СССР. Рим - метафора СССР, берущая корни в идее России как третьего Рима. Себя Бродский сознаёт римлянином, то есть, не в последнюю очередь, стоиком и патрицием духа. Своего рода диптих образут стихотворения «Anno Domini» и «Post aetatem nostram». («Наша эра» и «После нашей эры».) Указание на иносказательный характер: Бродский хочет сказать, что Советский Союз вернулся к дохристианским временам и отбросил ценности, созданные человечеством под влиянием христианства.

Важнейшая черта этих текстов - двуплановость, когда сквозь образ имперского Рима проступает современная жизнь. Смысл истории - в существе структур, а не в декоруме, подчёркивает Бродский. Он пишет от лица древнеримского поэта эпохи «серебряной латыни» и воссоздаёт празднование рождества в одной из провинций. Отдельные картины выписаны как бы живописцем. Произведение, вообще-то ничего не критикующее, проникнуто страшной тоской стеклянно-пустых глаз черни и подобострастных глаз пресмыкающейся перед наместником элиты.

Гораздо более критичен Бродский в «Post aetatem nostram», где описывает имперские ритуалы, символизирующие подобострастие, готовность на предательство. Сттоль же иронически изображается энтузиазм масс, радостно приветствующих своего деспота. Много тоскливого в этом произведении. Бродский опровергает миф о движении вперёд и пользуется метафорой триремы, застрявшей в канаве. Появляется мотив остановившейся в своём движении жизни, который развивается и в других текстах («Конец прекрасной эпохи»), где Бродский уже отказывается от римского антуража. Пороки системы представлены наглядно, в обобщённых аллегорических образах, поэт даёт групповой портрет нравственных монстров и уродов и аллегорически изображает Советский Союз как страну дураков.

В 1972 году Бродский завершил «Письма римскому другу». Это программа духовного выживания для тех, кто не повредился в рассудке и сохранил здравый ум и чувство человеческого достоинства. Бродский использует литературную маску древнеримского поэта Марциала, прославившегося сатирической едкостью и отточенным лаконизмом своих эпиграмм. У Марциала возник конфликт с властью, и на старости лет он вернулся в захолустье, избрав образ жизни частного лица, предпочитающего безвестность унижению. Маска человека немолодого, умудрённого, избранная 32-летним Бродским, является одним из средств самоотстранения. В самом деле, накопленные за жизнь этико-философские наблюдения Бродского отливаются здесь в форму сентенций, замечаний. Автор использует эпистолярную форму, что позволяет скрепить разноплановый материал в единое целое. Трезво-скептический взгляд на вещи не отменяет благодарного отношения к тому, что делает жизнь прекрасной. Любовный взгляд героя обращён на море, горы, деревья, книгу Плиния Старшего. Понимание высочайшей ценности жизни пронизывает всё произведение.

Бродский предаётся ироническому философствованию, задавая своим друзьям, к которым адресуется от лица Марциала. Чувствуется, его не очень сильно беспокоит, что происходит в столице, так как ему известно, каковы тираны и их подобострастные прислужники. На самом деле героя стихотворения волнует больше всего вопрос о стоящей на пороге смерти. Вначале эти рассуждения возникают в рассказе о посещении кладбища. Герой пытается представить, что будет в мире после того, как он умрёт? Всё останется на своих местах, горы, море и деревья, и даже книга. Бродский выявляет трагедийную подоплёку человеческого бытия, вне зависимости от того, где живёт человек и кто он. Чувство всечеловеческой солидарности, основанной на осознании общности трагедии, под которой существует человек, должно, по мысли поэта, способствовать прогрессу на земле. Пока же такого единения не произошло, поэт учит, как жить в условиях несвободы.

Наряду с образом римлянина-стоика, появляется и образ грека. Первоначально это Тезей («К Ликомеду на Скирос»), вступивший в борьбу с Минотавром. Далее - образ грека, который,живя в Римской империи, не желает быть ни дураком, ни стоиком. Появляется мотив бегства.

В 1972 году Бродский был вызван в ОВИР и там ему было объявлено, что либо он уедет на запад, либо его отошлют на восток. Бродский воспринимался как неформальный лидер запрещённой литературы. Все документы на отъезд были оформлены за три дня, значит, акция была спланирована заранее. (Как и других оппозиционных авторов, Бродского выслали.)

В первой опубликованной за границей статье («Оглянись без гнева») Бродский, по его же собственным словам, отказывается мазать дёгтем ворота родины. Он говорит, что не только много плохого пережил в своей стране, но и много хорошего: любовь, дружба, открытия в области искусства. У него негативное отношение к режиму, а не отечеству. Бродский сравнивает положение неофициального, самостоятельно мыслящего художника в СССР и на западе и приходит к выводу, что они пытаются оба прошибить стену. В СССР стена отзывается таким образом, что причиняет опасность жизни художника. Здесь, на Западе, показывает Бродский, стена не реагирует вообще, что очень болезненно сказывается на психике творца. «Скажу правду, не знаю, что хуже». Бродскому заново нужно завоевать чужую и не слишком заинтересованную в поэзии аудиторию. Чтобы хорошо писать, подчёркивал Бродский, надо великолепно знать язык, на котором пишешь. В эмиграции прекращается подпитка языковой стихии, человек, который отрывается от страны, рискует стать старомодным.

В дальнейшем роль улицы у Бродского стали играть другие приехавшие из России эмигранты. «Раньше в Петербурге я половину из них и на порог бы не пустил». Теперь он стал общаться с приезжими только для того, чтобы улавливать особенности их языка.

Для писателя, согласно Бродскому, возможна только одна форма патриотизма - его отношение к языку. Создатель скверной литературы в этом смысле - предатель, а настоящий поэт - патриот. Статья Бродского завершается утверждением, что, меняя одно место на другое, человек меняет один тип трагедии на другой.

За границей, по приглашению Карла Проффера, Бродский поселяется в Анн-Арборе, совершенствуется в английском языке и работает в должности поэта при Мичиганском университете. Содержать эту должность могли себе позволить только самые богатые университеты мира («ни одна страна не глупа настолько, чтобы не выращивать собственную культурную элиту, и в некоторых университетах США есть такая должность»). Поэт раз в неделю встречается со студентами и общается с ними в очень свободной форме. Он читает им свои стихи, старые либо новые, стихи других поэтов, которых студенты недостаточно знают, читать лекции о литературе, русской или американской, или просто общаться. Обычно приглашаются на такую должность очень значительные фигуры, позволяющие расти личности студента. Русский язык остаётся у Бродского основным, однако со временем он настолько усовершенствовал свой английский язык, что смог писать по-английски. Он стал русско-американским автором. На английском языке преобладает проза, эссеистика, статьи. Русский он сохраняет для поэзии. Это теперь главное средство самоидентификации, и теперь уже русский язык в англоязычном сообществе играет для Бродского роль остраняющего средства.

Самыми болезненными были первые годы. Бродский этих лет напоминает растение, которое ушло корнями в землю, а его вырвали и пересадили на другую почву, и непонятно, приживётся ли оно. Внешне благополучное течение жизни поэта резко контрастирует с состоянием эмоционально-психологической комы, которое впервые в мировой литературе воссоздал Бродский. Выражаясь метафорически, поэт чувствует себя как бы мёртвым. В стихотворении «1972»: «Это не разум, а кровь всего лишь». Поэт уподобляет себя тени, которая осталась от человека. Эмиграция несла с собой не только свободу, но и разрыв всех привычных связей. Всё, что было дорого для человека, было у него отнято. У Бродского возникло ощущение зависания в пустоте, и это потрясение было настолько непомерным, что вело к временному параличу души. Ближе всего к случившемуся с Бродским подошёл Лурье, который говорил, что поэзия эмигранта Бродского - записки человека, который совершил самоубийство. Скоропанова считает, что корректнее говорить об убийстве. «Сильная боль, на этом убив, на том продолжается свете». Поэт оглушён, убит, ничего не чувствует, это высшая степень страданий, когда человек страдает настолько, что теряет возможность эмоционально это выражать. Самоотчуждение, использование метафористики со значением неподвижности, мертвенности, когда Бродский смотрит на себя со стороны и только фиксирует передвижения в пространстве. Нередко он пишет о себе в третьем лице, как в стихотворении «Лагуна»: «Постоялец, несущий в кармане граппу, совершенно никто, человек, как все, потерявший память, отчизну...» Переутомление от нервного шока. Бродский отделяет собственное тело от души и делает его самостоятельным персонажем: «Тело в плаще обживает сферы, где у Любови, Надежды, Веры нет будущего». Это не тот человек, который был в молодости, это перестрадавший и продолжающий болезненно осознавать себя поэт. Не случайно в одном из стихотворений лирический герой смотрит в зеркало и видит одежду, но не лицо.

Бродский часто использует метафористику развалин, руин, обломков. Храм его души и сравнивается с развалинами, осколками. Страдания сравниваются то ли с контузией при бомбардировке, то ли с лучевой болезнью. Иногда своё лицо Бродский уподобляет развалине. Все, кто его знал, отмечают, что Бродский очень быстро состарился. Отсюда же проистекает большое место серого цвета в творчестве Бродского 1970-х годов. Серая окраска имеет антиэстетический статус. Кроме того, в произведения Бродского проникает мотив стужи, оледенения, ему как будто всегда холодно. Мотив холода органически переплетается с мотивом одиночества, которому в эмигрантском творчестве Бродского принадлежит исключительное место: в сборниках «Часть речи» (1975-76), «Осенний крик ястреба» (1976-83), «К Урании» (1984-87), «Жизнь в рассеянном свете» (1985-86). Где бы ни был показан лирический герой, он всегда один. Не с кем разделить «ломоть отрезанный стихотворенья». Если в России был отклик на его стихи (Лимонов вспоминает, как в Харькове студенты учили наизусть Бродского за ночь, чтобы у них не обнаружили тексты), то за границей - тотальная отчуждённость. Появляется у Бродского и «совершенно секретная» мысль о смерти, о самоубийстве, настолько тяжёлым было его морально-психологическое состояние. В «Барбизон Террас» описывается приезд поэта в небольшой американский город. Он заселяется в отель, раскладывает вещи и вдруг, внезапно обессилев, взглядом ищет крюк люстры. Адекватом того психологического вакуума, в котором себя ощущает поэт, становится пустота. Такую трансформацию в позднем творчестве претерпевает образ пустыни. «Речь моя обращена... в ту пустоту, чьи края - края обширной пустыни». Пустота - и метафора жизни в США. Поэт вовсе не идеализирует эту жизнь и изображает США как империю обезличенных масок. Конечно, не такую же пустую жизнь, как советские люди, ведут американцы, они более обеспеченны, но и там «за сегодняшним днём стоит неподвижное завтра». Перемены вносит только смена времён года. О том, как он существует в этом вакууме, в этой бездуховной среде, Бродский рассказал во многих стихотворениях, в том числе «Квинтет» (1977):

Теперь представим себе абсолютную пустоту.

Место без времени. Собственно воздух. В ту

и в другую, и в третью сторону. Просто Мекка

воздуха. Кислород, водород. И в нём

мелко подергивается день за днём

одинокое веко.

У Бродского в результате переживаний появился нервный тик, о чём он пишет достаточно отстранённо, хотя это физическая реакция организма на боль души. Выражает переживания души Бродский косвенными средствами. Можно говорить о том достоинстве, с которым Бродский свою боль переносит. Однако в некоторых текстах, как в «Ниоткуда с любовью», боль вырывается наружу, и герой как бы криком кричит.

Настоящего облегчения не приносит Бродскому и перемена мест. Он побывал в нескольких десятках стран мира и создаёт как бы портреты многих крупных городов и стран. В своей совокупности они образуют образ современной урбанистической цивилизации, всё более унифицирующейся и космополитизирующейся (одинаковые аэропорты, гостиницы) и тем не менее несущей с собой отчуждение. Бродский замечает: «Мир сливается в длинную улицу, на которой живут другие». Характерно для произведения Бродского этого типа почти полное отсутствие в них человеческих фигур, если и появляется, то сам лирический герой. Преобладает изображение неживого: домов, асфальта, барж. Живое, если и появляется, нередко в изображении Бродского не отличается от мёртвого. Плохо и то, что люди по существу не отличаются друг от друга. В них не развита или убита индивидуальность. Может быть, по этой причине очень сильна некоммуникабельность.

«В одинокой комнате простыню комкает белая (смуглая) просто ню».

Выявляется неодухотворённость, неодушевлённость западного мира как его определяющая черта. Понятие пустоты получает в произведениях Бродского фундаментальное значение. «Наверно, после смерти пустота» (раньше) - а теперь пустота стала аналогом прижизненной смерти. Свою жизнь поэт соотносит с вечными категориями бытия. Течение времени, не имеющее начала и конца, было, есть и будет. Современность - только сгущение времени в объекты материального мира. Получается, что каждый человек, живя в современности, существует и в вечности, но не у каждого есть психология сына вечности. «Кентавры»: в каждом человеке две ипостаси, материальное и духовное, настоящее и будущее, жизнь и смерть. Определяющими, по мысли Бродского, для человека должны быть категории вечности. Человека Бродский сравнивает с солнцем, которое, даже погаснув, ещё миллионы лет будет посылать свои лучи в другие уголки вселенной.

По-своему преломляет Бродский положение философии Хайдеггера, основоположника экзистенциализма, сильно повлиявшего на мировую философию и литературу. Согласно философии Хайдеггера, сосредоточенность на будущем даёт личности подлинное существование, тогда как перевес настоящего приводит к тому, что мир вещей перевешивает для человека сознание его конечности. «Ничего на земле нет длиннее, чем жизнь после нас». Бродский хочет, чтобы человек представил своё существование в мировом процессе, выступал не как марионетка своего времени.

У Хайдеггера же Бродский воспринял представление о языке как доме бытия, который говорит нами через поэтов, являясь историческим горизонтом понимания. Поэзия владеет интуитивным и трансцендентальным способами познания. Зависимость поэта от языка, по Бродскому, абсолютная и в то же время раскрепощающая. «Язык обладает колоссальным центробежным потенциалом. Поэт есть средство существования языка. Ирония для безразличие, проявляемые поэзией к государству, часто к политике - это безразличие будущего, которое всегда представляет собой поэзия, к прошлому. «Философия государства, его этика, не говоря об эстетике, - всегда вчера». Посредством языка поэт творит категорию прекрасного, которое «не кусается, это слепок самосохранения с человеческого инстинкта». Свою жизнь Бродский посвящает созданию более совершенных форм бытия, прежде всего бытия духовного, чтобы не нарушался исторический процесс и не омассовлялась психика человека.

Из всего, чем Бродский владел, у него не был отнят только талант, умение создавать прекрасное. И за границей, в чужом месте, перед ним такой же лист бумаги. «Этот белый, пустой лист бумаги заполняется строками. Пустота побеждается творчеством». Вот формула, которую предлагает Бродский для борьбы с пустотой. Подлинное бытие теснит небытие, устремляясь в вечность. Творчество было единственной нитью, связывающей Бродского с реальностью, и именно творчество, как узнаём мы в стихотворении «Новая жизнь» (1988, после вручения Нобелевской премии), помогает ему избежать катастрофы. Бродский, тем не менее, оценивает себя и сделанное достаточно критично. По-видимому, творчество его не обладало такой силой, чтобы стереть всё зло с лица земли. Суд Бродского над самим собой гораздо строже чьего бы то ни было суда. Может быть, сам автор разочарован именно теми текстами, которые нам нравятся. Это неизбежно для мыслящего человека, предъявляющего к себе повышенные требования. В статье, посвящённой Достоевскому, Бродский отмечает, что всякое творчество начинается как стремление к самосовершенствованию, в идеале - к святости. Но на определённом этапе художник слова замечает, что перо его достигло большего успеха, чем его душа. И тогда он ставит задачей максимально сократить разрыв между творчеством и личность. Таким образом, на первый план выходит проблема нравственного самосовершенствования. «Над чем Вы сейчас работаете?» - «Работаю над собой».

С годами Бродский отчётливее осознаёт общественно-историческое значение того дела, которому посвятил себя. «В истории нашего вида книга - феномен антропологический... Книга является средством перемещения в пространстве опыта со скоростью переворачиваемой страницы. Перемещение это становится... бегством от общего знаменателя... в сторону личности, в сторону частности». Отсюда отношение Бродского к литературе как к высшей цели нашего вида, ибо она стимулирует превращение человека из общественного животного в личность. И владычеству безликой массы писатель противопоставляет «апофеоз частиц» свободных индивидуальностей, носителей полноты человеческих потенций. С большой силой выражена трагедия личности в эпоху массового тоталитарного строя. Вскрыта роль культуры и искусства как стимула саморазвития, самосозидания, самосовершенствования.

Пять книг стихов Бродского переведены на английский, изданы книги эссеистики. Исследователи отмечают, что круг читателей за рубежом не очень широк, но зато среди его читателей очень крупные и значительные фигуры мировой культуры. Действительно, со временем Бродский начинает восприниматься как самый крупный поэт России второй половины века.

Последние 17 лет Бродский живёт в Нью-Йорке, в Гринич-Вилидж, и каждую весну ведёт курс по литературе. Поэт женился и назвал дочь Анной-Мариной в честь Ахматовой и Цветаевой. На события крушения тоталитаризма в СССР Бродский откликнулся позитивно и сказал, что ему впервые не стыдно за бывшую родину. Вместе с тем фарс перестройки заставил его создать постмодернистский иронический текст по материалам советской печати «Перестройки».

Бродский стал основной фигурой поэзии третьей эмигрантской волны.

Надо сказать, что среди представителей русского зарубежья Бродский затмил не всех талантливых поэтов. Это Наум Коржавин, Юрий Тугановский, Бахыт Кенжеев, Дмитрий Бобышев, Лев Лосев. Среди них, как и среди поэтов метрополии, есть реалисты, модернисты, постмодернисты. В их творчестве самое большое место занимает архетип дома как архетип покинутой родины. Например, книга Наума Коржавина называется «Письмо в Москву». Поэт признаётся, что пишет не для западного читателя, не для зарубежного. Он мыслями и чувствами на своей бывшей родине, и всё то, что создаёт в годы эмиграции, воспринимает как письмо русскому читателю, надеется, что его тексты для чего-то понадобятся, помогут выстоять и сформироваться.

Тугановский называет свой цикл стихотворений «Посвящается родине». Тугановский был человеком глубоко религиозным, контактировал с Солженицыным и воспринял от него почвенническую идеологию. Будущее России он видит в почвенническом выражении. Каким бы оно ни было, Тугановский желает России счастья.

Бахыт Кенжеев («Осень в Америке») показывает, что любой писатель-эмигрант очень одинок. Кенжеев жил в Канаде уединённо. Он подчёркивает отчуждённость людей мира, доказывает, что это непреодолимо, а себя называет в связи с этим «братом мировой скорби». В одном из стихотворений он изображает себя человеком, сидящим в таверне, глядящим на океан, чьим спутником становится только тишина. Казалось бы, такой отрыв от родины, такое одиночество, - и жизнь должна казаться бессмысленной, но этого не происходит. Этот холод, эту пустоту он пытается согреть своим дыханием через стихи. Он уверен, что через творчество он наращивает пласт культуры, воздвигает некий нравственный барьер, который не позволит новому Каину убить нового Авеля. Для литературы русского зарубежья в целом характерны историко-культурные мотивы. Если родной дом далеко, то какой дом близко? Для многих эмигрантов таким домом стала русская культура. Многие апеллируют к ней. Иногда это приводит к деконструкции культурного интертекста. Так произошло в «Русских терцинах» Дмитрия Бобышева. Он говорит, что Блоку удалось увидеть, как русский народ «гульнул» (революция, гражданская война), но потом народ снова впал в рабство. «Увидим ли его в духовной силе?» Если даже многие в СССР обмануты пропагандой, показывает Бобышев, есть в России и праведники (отсылка к Солженицыну и пословице «Не стоит село без праведника»). Называя себя родным сыном России, Бобышев пытается сказать правду о двадцатом веке.

Постигает через классику своё время и поэт Лев Лосев. Он апеллирует к Пушкину. «Песнь Вещему Олегу» - новая версия истории, где Россия - родина не только русских, но и хазар, и татар, и всех прочих, которые с ходом времени обрусели. Продолжая Пушкина, поэт, чей лирический герой - хазар, говорит, что вещий Олег хоть и сбирается сжечь сёла и нивы, но, может, не стоило бы? В произведении «Маяковскому» Лосев частично цитирует на свой лад стихотворение «Рассказ литейщика Козырева». Опровергается представление о том, что будто бы у каждого человека в СССР отдельная квартира. Квартира, «в которой можно свободно заниматься любовью», - мечта советского человека. Только после того, как это осуществится, можно будет сказать, что советская страна - «подходящее место для жизни». С помощью классиков Лосев развенчивает мифы.

Произведения эмигрантов наращивали тот культурный слой, без которого подлинное обновление жизни невозможно. Они пришли к отечественному читателю в 1990-е годы.

Наряду с экзистенциальными формами модернизма, разрабатывается и авангардизм.

Иосиф Александрович Бродский. с реди тех частоколов лжи, что отгородили нас от мира и от самих себя есть и такой миф: мы - самая читающая страна в мире (по тиражам книг и толстых журналов, по числу переводов). Все коварство лжи (или скорее даже самообмана, как самоутешения) состоит в том, что она имеет свой резон на поверхности: в самом деле, Пикуль выходит миллионными тиражами, классиков переиздаем такими же, а уж о разнообразии палитры книжного развала и говорить нечего. Вопрос, однако, в том, что из этого следует? Следует ли, что в прямо пропорциональной зависимости соответственно возрастают сотни тысяч новообращенных читателей-интеллигентов? А вот этого нет, и сие однозначно - достаточно посмотреть на полу спившееся и потому быстро вымирающее «потерянное поколение» шестидесятников и на то, которое вступает в жизнь дикого рынка, в основном стремясь друг друга облапошить и на том обрести иномарки машин и штанов, остальные просто деградируют - страшно выйти на улицу после 22-23 часов (впрочем, уголовщины хватает и в дневное время). Деградация нации очевидна. Обретенная свобода оказалась не по зубам этому народу, она ему принесла не чаемое счастье, а, наоборот, худшее несчастье - за малым вычетом тех жалких остатков интеллигенции, которые могут удовлетвориться кислородом гласности. Роль высокого чтения в процессе духовного роста человека трудно переоценить. Однако такое чтение в отличие от просмотра легкой, развлекательной литературы требует усилия. Великая культура, как и высочайшие горные вершины, не даются с ходу любому пешеходу - следует солидно готовится к их взятию. Конечно, всему свое время и место: в определенной ситуации и «Клен ты мой опавший» падает в душу, но вся загвоздка в том, что сие не требует от участника процесса никаких особых усилий - одно эстетическое удовольствие! Так ведь в процессе овладения духовной культурой одними только эстетическими радостями не обойтись; настоящее, т.е. понимающее, чтение - это «труд и творчество» (В. Асмус), «душа обязана трудится!» (Н. Заболотский), «и ни каких гвоздей» (В. Маяковский). Для читателя, который не смотря ни на что возжелает вершин высокого чтения творчество И. Бродского это восхождение на Фудзияму современной поэзии. Русский поэт И. Бродский (интересно заметить, что всемирная энциклопедия называет его американским) самый молодой литераторов, удостоившихся Нобелевской премии по литературе. В 1987 году, когда это произошло, ему было 47 лет. Иосиф Александрович Бродский и другой нобелевский лауреат Александр Исаевич Солженицын символизируют современную русскую литературу в представлении всего культурного мира. В 1972 году идеологические надзиратели из партийного аппарата и КГБ вынудили поэта покинуть Россию. С тех пор стихи И. Бродского попали в разряд контрабандных импортных диковинок, недоступных простому отечественному читателю. Некоторые сведения из жизни поэта помогут в определении места и времени тех или иных событий, которые переведены И. Бродским из действительности в особое состояние, именуемое поэзией, где как он утверждает, стихи пишут сами себя: «Кроме того я думаю, что не человек пишет стихотворение, а каждое предыдущее стихотворение пишет следующее» (И. Бродский). До 15 лет Иосиф Бродский учился в школе, бросил ее, пошел работать и сменил несколько профессий. Писать стихи начал в 16 лет. Он быстро миновал неизбежный для всякого начинающего стихотворца период подражания. В его стихах быстро возобладала совершено оригинальная инстанция, отчасти выражавшаяся и в особой манере поэта читать свои стихи на публике. В короткое время он овладел тем запасом профессиональных приемов, который позволил ему превзойти тогдашний общий уровень официальной подцензурной поэзии. При этом он писал именно то, что хотел, а не то, что дозволялось. К 1960 году И. Бродский уже был хорошо известен и ценим среди литературной молодежи, составляющей новую неофициальную литературу, и среди честных литературных профессионалов старшего поколения. Литературные функционеры, разумеется, его не признавали. Сам поэт в силу врожденного чувства собственного достоинства и в силу заслуженно приобретенного уважения к собственному труду, не унижался до того, чтобы обивать пороги издательств. Друзья пытались помочь ему, устраивая заработки от стихотворных переводов. И. Бродскому не понадобилось много времени, чтобы проявить себя талантливым переводчиком стихов. Но его переводы тоже оказались слишком талантливыми для установленного сверху уровня талантливости в разрешенной литературе. Заказы появлялись редко и вряд ли окупали затраты на кофе, довольно дешевый, кстати в те времена, выпиваемый Иосифом во время работы над переводами. В другой стране и в другие времена стремительно растущая известность принесла бы поэту через несколько лет достаток и возможность спокойно работать. Однако в Совдепии эпохи так называемой хрущевской оттепели эта известность не только лишала последних шансов опубликовать в печати свои стихи, но и привлекала внимание органов идеологического надзора и подавления. С их точки зрения, поэт, углубленный в собственный мир, поглощенный собственными взаимоотношениями с бытием, временем, вечностью, посягал чуть ли не на основы имперской системы. В 1964 году И. Бродский был арестован, посажен в тюрьму и приговорен к 5 годам ссылки с привлечением к тяжелой работе по указу ПВС СССР «Об ответственности за тунеядство». Тунеядством именовалась литературная работа, которую судившая поэта торжествующая серость расценивала как правонарушение, особенно серьезное в молодом возрасте. Правление ленинградского отделения Союза Советских писателей, собранной из отборных экземпляров этой торжествующей серости, рьяно способствовала тому, чтобы организованный КГБ гнусный суд завершился соответствующим приговором. Но благодаря заступничеству А. А. Ахматовой, С. Я. Маршака, Д. Д. Шостаковича, многих других порядочных людей и широкой кампании возмущения, нашедшей отклик и за границей, И. Бродский был досрочно освобожден в 1965 году. В последующие годы он достигает новых высот в поэзии, но за исключением нескольких стихотворений и стихотворных переводов ему ничего не удается опубликовать в советской печати. Тем временем на Западе начинают с 1965 года выходить книги И. Бродского: «Стихотворения и поэмы», за тем «Остановка в пустыне». И. Бродский становится первой поэтической фигурой в неофициальной литературе. Каждое его новое произведение воспринимается как литературное событие, немедленно распространяется в устной передаче, самиздатовской перепечатке, передается в русские зарубежные издания. Помимо связанных с ним судьбой и сходной литературной позицией друзей, к его авторитетной личности тянется вся независимая молодая литература и искусство. Эта вполне зрелая и производительная творческая пора поэта совпадает с очередным этапом остервенелого гонения правящей бездарности на русскую культуру. После серии запретов, судов над писателями и диссидентами, разгромов выставок, арестов и высылок в 1972 году высылают Иосифа Бродского. В США, где поэт поселился, все, что выходит из-под его пера, тут же попадает в печать, однако число его читателей теперь падает до не многих сотен иммигрировавших и изгнанных любителей поэзии и западных литературных специалистов. Это достаточно мучительная для литератора коллизия осложняется еще и тем, что Иосиф вывез с собой из России совершенно расшатанное здоровье. Его постигает два инфаркта. Но, благодаря Богу и американским врачам, он выбрался из опасного состояния. При всех не благоприятных обстоятельствах отрадно, что И. Бродский нашел в Америке уважение культурного общества, доброжелательную обстановку для работы, широкое признание. Он пишет на русском и английском языках, преподает литературу в университетах и колледжах. Несмотря на все эти резкие перемены, никакого творческого зигзага в поэзии И. Бродского, вызванного изгнанием, проследить не возможно. Наоборот, поражает крайняя последовательность в развитии его творческих принципов и внутренняя оправданность эволюции. Хотя сам поэт сколько ни будь значительную эволюцию в своей поэзии в эти годы отрицает. Возможно, эволюция состоит в том, что с какого-то момента каждое новое стихотворение поэта превосходит предыдущее. Присуждение И. Бродскому Нобелевской премии не явилось неожиданностью. Он, безусловно, по праву стал пятым русским литератором получившим ее. Его мать и отец, к сожалению, не дожили до этого события. Не добившись от советских властей разрешения увидеться с сыном, он умерли в 1984 и 1985 году. С мировым признанием в жизни Иосифа мало что изменилось, разве что стала меньше времени для спокойной работы. Знаменитость постоянно отвлекали вытекающие из ее нынешнего положения ритуально-общественные обязанности. Он хозяйничает по-прежнему в тесной, заваленной книгами нью-йоркской квартире. Хотя эта квартира раз в десять больше того пятиметрового угла, который он себе отгородил, живя в питерских коммунальных полутора комнатах, остается впечатление, что он живет нисколько не просторнее и не богаче, чем в молодости. Если не говорить о неизбежных следах, оставляемых на человеке временем и больницами И. Бродский, до конца жизни, в сущности не изменился. Очевидно он наконец добился той возможности быть самим собой, которую так отстаивал в молодые годы, хотя его всегда не устраивала перспектива превращения в некую общественную фигуру. С первых слов Нобелевской лекции он настоятельно рекомендует себя человеком частным и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитающим. Однако, частный человек - это тоже общественная роль и, при всей своей скромности, одна из самых высоких, если не самая высокая в обществе. И вдобавок самая труднодоступная. Государство, политика, предрассудки, деньги стремятся вклиниться в частную жизнь. Мечта каждого настоящего поэта, идеал каждого настоящего интеллигента остаться в любых условиях независимыми свободным. Иногда это им удается только ценою собственной жизни. По счастью, И. Бродскому не пришлось отстаивать свое право быть только тем, кем ему велит его понимание Божьего Промысла, такой ценой. Он без видимого усилия миновал так же и все соблазны хоть раз покривить душой во имя пайкового благополучия. А на этих соблазнах утратили душу многие, желавшие именоваться поэтами, и сделались просто орудиями рифмованной конъюнктуры, меняясь с переменами моды и политических ветров. И. Бродский, достигнув безусловного признания как поэт, провозгласил себя всего лишь орудием русского языка. Он утверждает, что всего лишь исполняет свой долг по отношению к родному языку. Если вспомнить, что сначала было Слово, и Слово было Бог, то в таком же смысле все настоящие поэты всего лишь орудие своего родного языка. Примем эти постулаты Бродского и попробуем бегло проследить как именно поэт сумел добиться высокого положения истинно частного человека, оставаясь при этом неизменно всего лишь орудием языка. Первые получившие известность стихи И. Бродского конца пятидесятых и начала шестидесятых годов написаны как бы нарочно против всех принципов хозяйничавшего безраздельно совдеповской литературе соцреализма. Однако это была не нарочитость поэта, а просто естественная человеческая литературная позиция. Он готов был разделить нежданно открытый им в себе дар с любым числом благожелательных читателей, или точнее сказать: слушателей. Ибо стихи, случайно или в силу безнадежности их напечатать, оказались легко воспринимаемыми на слух. И многие из стихов Иосифа Бродского того времени: «Не страны, ни погоста...», «Плывет в тоске необъяснимой...» - быстро и надолго заучиваются наизусть. Их исполняют под гитару и прочие инструменты. Исполнение их автором само было достаточно музыкальным действом. Множество эпигонов, загоревшись страстью стать вторым Бродским, более или менее успешно мимикрируют под этого, якобы не очень замысловатого раннего Бродского и наводняют самиздат, тамиздат вторичными опусами. Если бы у Иосифа Бродского была цель наплодить себе подражателей, он мог бы почить на лаврах, уже написав «Петербургский роман» и «Пилигримов». Но такой цели у него не было и, может быть, вообще не было ни какой осознанной цели. Он просто лихорадочно читал все, что попадалось под руку и что можно было достать из настоящей, не социалистической литературы. С вызывающей бесшабашностью, бессистемно учил английский или польский прямо по подвернувшимся английским или польским стихам и прозе. В каком порядке он познакомился с поэзией Пастернака, Цветаевой, Элиота, Мандельштама, Джона Донна, Заболоцкого, Фроста, Хлебникова, Ахматовой, Одена, Иейтса, Галчинского - сейчас уже вряд ли можно установить по его стихам, да это и не важно. Ни один из вышеперечисленных ни другой из любимых Бродским поэтов не вызвал в его поэзии перелома. Он оказался рано сложившимся но готовым к любым совершенствованиям поэтом. Поэтическая система Бродского, говоря языком современного анализа, это открытая система, все влияния направляющая только себе на пользу. Читателю предстоит совсем не безмятежное погружение в мир поэта, а достаточно трудное испытание. С годами Иосиф все охотнее включает в свой поэтический обиход явления, выводы и приемы из соседних областей человеческого мышления, привлекает метафизическую философию, теологию, различные искусства и науки, не пренебрегает такими привычными в поэзии объектами иронии, как секс и политика. Трагедийная модель мироздания, предпочтенная И. Бродским комедийной, тоже не облегчит читателю восприятие его поэзии. Он, действительно, максимально исчерпывает язык. Или язык исчерпывает поэта? Это обстоятельство требует от читателей еще и основательной лексической подготовки. «Все мои стихи, более менее, об одной и той же вещи: о времени», - сказал в одном из интервью Иосиф Бродский. То есть, тема его поэзии - Время с большой буквы. А сюжет, если можно так выразиться, его поэзии - жизнь самого поэта. Я входил вместо дикого зверя в клетку, Выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке, Жил у моря, играл в рулетку, Обедал черт знает с кем во фраке, С высоты ледника я озирал полмира, Трижды тонул, дважды бывал распорот. Бросил страну, что меня вскормила. Из забывших меня можно составить город. Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна, Надевал на себя, что сызнова входит в моду, Сеял рожь, покрывал черной толью гумна, И не пил только сухую воду. Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя, Жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок. Позволял своим связкам все звуки, помимо воя; Перешел на шепот. Теперь мне сорок. Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. Только с горем я чувствую солидарность. Но пока мне рот не забили глиной, Из него будет раздаваться лишь благодарность.

Жизнь и творчество Иосифа Бродского

Советская гласность имеет особое значение для русской зарубежной литературы. В западных странах ничего не видят предосудительного в том, что некоторые люди проживают за границей. По-английски таких людей называют "expatriates". Как известно, у русских писателей советского периода таких возможностей не было. Теперь изгнание окончилось, хотя Исход продолжается. И пришло время оглянуться назад и сохранить для будущих поколений показания тех, кто пережил изгнание.

Литературными изгнанниками можно считать и так называемых внутренних эмигрантов, то есть писателей, находящихся в ссылке внутри России.

Русские эмигранты советского периода традиционно делятся на три группы: "первая волна" - то есть те, которые уехали во время или сразу после гражданской войны в России; "вторая волна", к которой относятся люди, бежавшие на Запад или оставшиеся там во время Второй мировой войны; и "третья волна" - эмигранты, покинувшие страну в семидесятые годы и позднее.

Предметом нашего исследования является "третья волна" эмиграции.

Советский Союз беспрестанно проводил ожесточенную войну против эмиграции, выпуская многочисленные статьи, которые рисовали мрачную картину эмигрантской жизни.

Не отступая от своей жесткой линии в отношении эмиграции, советские власти прибегли к тактике, примененной в свое время к Троцкому, - лишению гражданства.

История русской эмиграции неумолимо связана с евреями в России. Евреи составляли основную часть экономической эмиграции. "Третья волна" стала еврейским феноменом. По мере того, как отходят в иной мир старшие, русская эмигрантская община становится все более и более общиной русских евреев.

В своей работе мы рассмотрим мир русской иммиграции и остановимся на творчестве Иосифа Бродского.

Биография.

Когда младенец вступает в мир, он, как белый лист бумаги, открыт для любого, кто захочет написать свою строчку. В младенчестве все мы похожи, в старости - все разные. Формирование мировоззрения есть процесс без конца, даже в зрелом возрасте человек может резко изменить свои убеждения, но главный период становления личности, конечно, юность. От того, как поведут себя окружающие люди, что они скажут или сделают, часто зависит вся дальнейшая жизнь.

Иосиф Бродский, позднее ставший лауреатом Нобелевской премии, тоже, хорошо это или плохо, не стал исключением. Между его юношескими стихами, которые Ахматова называла волшебными, и зрелым творчеством, за которое он, собственно, и был удостоен премии, огромная разница. Нет, мастерство мастера (тавтология) не изменилось, но совсем другим стало содержательное, и еще больше - психологическое наполнение стихов. Иосиф Бродский родился в 1940 году в Ленинграде.

На стихотворение выдающегося поэта обратила внимание Анна Ахматова, чьим учеником Бродский был многие годы.

Бродский рос в семье фотокорреспондента одной из газет, а журналисты, как известно, обычно наиболее раскрепощенные личности. Немалое влияние на развитие Бродского оказала и атмосфера Санкт-Петербурга. И поведение молодого Бродского отличалось смелостью, полным пренебрежением к существовавшим канонам. Гордин пишет, что в 18 лет Бродский выступил в университете на прениях, построив свою речь на статье Троцкого, которую только что прочел, чем привел присутствовавших там академиков и проч. в состояние глубокого шока. Можно понять их удивление, если учитывать, что в начале 60-х любое упоминание Троцкого было строжайше запрещено, такого политика никогда не существовало. И можно понять ленинградские власти, которым, естественно, сообщили о происшедшем, сразу же взявшие строптивца на заметку. Но Бродский так и не взялся за ум.

В 1963 году состоялось выступление главы советского государства Н.С. Хрущева, началась новая кампания, направленная против интеллигенции, и - один из первых ударов тогдашней ленинградской администрации пришелся по Бродскому. Его объявили тунеядцем. Бродского сослали на пять лет в деревню Норинское Архангельской области.

В то же время, сочиняя эти внеидеологические, что само по себе было противопоказано, стихи, Бродский еще и ведет себя вызывающе: работает кочегаром, санитаром в морге, коллектором в геологической экспедиции, и всегда поступает, как свободный человек, что по тем временам было просто дико для окружающих. И его стихи той поры - оптимистичны, в них нет присутствия тления, смерти.

Значит, нету разлук.

Существует громадная встреча.

Значит, кто-то нас вдруг

в темноте обнимает за плечи...

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ ИОСИФА БРОДСКОГО

Иосифа Бродского часто называют "последним реальным новатором", "поэтом нового измерения" или "поэтом нового видения".

Во всех "определениях" Бродского-поэта присутствует слово "новый". И это, думается, не случайно.

Он - поэт мыслитель, поражающий нетрадиционностью мыслей. Любой культурный человек идет по выработанному человечеством руслу, и его гордость состоит в том, что он повторяет самые последние достижения культуры. Бродский, наоборот избегает читать то, что стремились понять десятки поколений до него.

На вопрос: "В чем ваша поэтическая иерархия?". Бродский ответил, в интервью Джону Глэду: "Ну, прежде всего речь идет о ценностях, хотя и не только о ценностях. Дело в том, что каждый литератор в течении жизни постоянно меняет свои оценки. В его сознании существует как бы табель о рангах, скажем, тот-то внизу, а тот-то наверху... Вообще, как мне представляется, литератор, по крайней мере я, выстраивает эту шкалу по следующим соображениям: тот или иной автор, та или иная идея важнее для него, чем другой автор или другая идея, - просто потому, что этот автор вбирает в себя предыдущих".

"В конечном счете каждый литератор стремится к одному и тому же: настигнуть или удержать утраченное или текущее время".

Язык, по Бродскому, - анатомия, высшая созидающая ценность, язык первичен.

В творчестве Бродского исследуется конфликт двух философских категорий: пространства и времени.

"Меня более всего, - пишет Бродский, - интересует и всегда интересовало, - это время и тот эффект, какой оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает, то есть это такое вот практическое время в его длительности. Это, если угодно, то, что происходит с человеком во время жизни, то, что время делает с человеком, как оно его трансформирует... на самом деле литература не о жизни, да и сама жизнь не о жизни, а о двух категориях, более или менее о двух: пространстве и о времени... время для меня куда более интересная категория, нежели пространство".

Пространство поэт не любит, потому что оно распространяется вширь, то есть ведет в никуда. Время любит, потому что оно в конечном счете оканчивается вечностью, переходит в нее. Отсюда конфликт между этими категориями, который принимает частью форму противостояния белого и черного.

"Диктат языка - это и есть то, что в просторечии именуется диктатом музы, на самом деле это не муза диктует вам, а язык, который существует у вас на определенном уровне помимо вашей воли", - сказал Бродский в одном интервью; эту мысль он повторил и в своей нобелевской речи.

Какой онтологической ценностью обладает художественное слово в современном мире, ставящем индивида перед выбором: "прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь" или же "израсходовать этот единственный шанс на повторение чужой внешности, чужого опыта, на тавтологию"?

Слово как сопротивление какой бы то ни было деспотии, как будущее культуры, реализующееся в ее настоящем.

"Поэта далеко заводит речь..." - эти слова Цветаевой Бродский воплотил в своем поэтическом опыте, а также в жизни, выбросившей его на далекий берег.

АНАЛИЗ ТВОРЧЕСТВА ИОСИФА БРОДСКОГО

Лауреат Нобелевской премии 1987 года по литературе, поэт русской культуры ныне, по воле судьбы, принадлежит американской цивилизации.

Роберт Сильвестр писал о Бродском: "В отличие от поэтов старшего поколения, созревших в то время, когда в России процветала высокая поэтическая культура, Бродский, родившийся в 1940 году, рос в период, когда русская поэзия находилась в состоянии хронического упадка, и вследствие этого вынужден был прокладывать свой собственный путь".

Высказывание Сильвестра достаточно справедливо, потому что в качестве поэзии выдавалось то, что существовало на страницах печати, - но это был абсолютный вздор, об этом и говорить стыдно, и вспоминать не хочется.

"Ценность нашего поколения заключается в том, что, никак и ничем не подготовленные, мы проложили эти самые, если угодно, дороги" - пишет Бродский. "Мы действовали не только на свой страх и риск, это само собой, но просто исключительно по интуиции. И что замечательно - что человеческая интуиция приводит именно к тем результатам, которые не так разительно отличаются от того, что произвела предыдущая культура, стало быть, перед нами не распавшиеся еще цепи времен, а это замечательно".

Поэт русской культуры ныне принадлежит американской цивилизации. Но дело не ограничивается цивилизацией. В случае с Бродским эмиграция не просто географическое понятие. Поэт пишет на двух языках, Таким образом, в творчестве поэта сошлись и причудливо переплелись две разнородные культуры, и их "конвергенция", случай в известной мере уникальный, чем-то напоминает творческую судьбу В. Набокова.

В своей книге-эссе "Меньше, чем единица", написанной по-английски, как считают сами американцы, пластично и безупречно, Бродский приобщает американского читателя к миру русской поэзии. В своих же русских стихах поэт парит над американским ландшафтом:

Северо-западный ветер его поднимает над

сизой, лиловой, пунцовой, алой

долиной Коннектикута. Он уже

не видит лакомый променад

курицы по двору обветшалой

фермы, суслика на меже.

На воздушном потоке распластанный, одинок,

все, что он видит - гряду покатых

холмов и серебро реки,

вьющейся точно живой клинок,

сталь в зазубринах перекатов,

схожие с бисером городки

Новой Англии...

Этот полет одинокого сильного ястреба, держащего курс на юг, к Рио-Гранде, на пороге зимы, прослежен, казалось бы, американским глазом, но смущает финальная строка стихотворения: детвора, завидев первый снег, "кричит по-английски: "Зима, зима!" На каком же языке ей кричать в США, как не по-английски? Последняя строка вызывает герметичность американского мира, вселяет подозрение, что здесь не обошлось без мистификаторской мимикрии, разрушенной напоследок намеренно и наверняка.

В декорациях американского неба вдруг возникает черная языковая дыра, не менее страшная, чем осенний крик птицы, чей образ, и без того нагруженный тяжестью разнородного смысла, в виду той дыры приобретает новое, четвертое измерение, куда и устремляется ястреб:

Все выше. В ионосферу.

В астрономически объективный ад

птиц, где отсутствует кислород,

где вместо проса - крупа далеких

звезд. Что для двуногих высь,

то для пернатых наоборот.

Не мозжечком, но в мешочках легких

он догадывается: не спастись.

А вот стихотворение из книги Бродского "части речи" (1977). Оно написано в знакомой нам форме фрагмента, которая заставляет вспомнить, что он принадлежит к школе Ахматовой:

И при слове "грядущее" из русского языка

выбегают мыши и всей оравой

отгрызают от лакомого куска

памяти, что твой сыр дырявой.

После скольких зим уже безразлично, что

или кто стоит в углу у окна за шторой,

и в мозгу раздается не неземное "до",

но ее шуршание. Жизнь, которой,

как даренной вещи, не смотрят в пасть,

обнажает зубы при каждой встрече.

От всего человека вам остается часть

речи. Часть вообще. Часть речи.

Стихотворение так и начинается у Бродского со строчной буквы после отточия. При слове "грядущее" по прихоти ассоциаций из языка возникают другие слова с присущими им шлейфами настроений, эмоций, чувствований. Они, как мыши, вгрызаются в память, и тут выясняется, что память стала дырявой, что многое уже забылось. Слово влечет за собой другое слово не только по смыслу, многие ассоциации возникают по созвучию: грядуЩее - мыШи - Шторой - ШурШание. За этой звуковой темой следует другая: Жизнь - обнаЖает - в каЖдой. Далее развивается третья: встреЧе - Человека - Часть - реЧи - Часть - реЧи - Часть - реЧи. Это не просто инструментовка на три темы шипящих согласных звуков, это слова-мыши, которые выбегают и суетятся при одном только слове "грядущее".

Творчество Бродского метафизично, это микрокосмос, где уживается Бог и черт, вера и атеизм, целомудрие и цинизм. Его поэзия чрезвычайно объемна и - одновременно - разнопланова. Не случайно один из его лучших сборников назван в честь музы астрономии - Урании. Обращаясь к Урании, Бродский пишет:

Днем и при свете слепых коптилок,

видишь: она ничего не скрыла

и, глядя на глобус, глядишь в затылок.

Вон они, те леса, где полно черники,

реки, где ловят рукой белугу,

либо - город, в чьей телефонной книге

то есть к юго-востоку, коричневеют горы,

бродят в осоке лошади-пржевали;

и простор голубеет, как белье с кружевами.

"...зачастую, когда я сочиняю стихотворение и пытаюсь уловить рифму, вместо русской вылезает английская, но это издержки, которые у этого производства всегда велики. А какую рифму принимают эти издержки, уже безразлично" - так говорит Бродский о "технологии" своего творчества. "Больше всего меня занимает процесс, а не его последствия". "...когда я пишу стихи по-английски, - это скорее игра, шахматы, если угодно, такое складывание кубиков. Хотя я часто ловлю себя на том, что процессы психологические, эмоционально-акустические идентичны".

Ветренно. Сыро, темно. И ветренно.

Полночь швыряет листву и ветви на

кровлю. Можно сказать уверенно:

здесь и скончаю я дни, теряя

волосы, зубы, глаголы, суффиксы,

черпая кепкой, что шлемом суздальским,

из океана волну, чтоб сузился,

хрупая рыбу, пускай сырая.

Бродский, подобно Ахматовой и Мандельштаму, очень литературный поэт, у него много аллюзий на предшественников. В приведенном отрывке из стихотворения "1972" есть намек на "Слово о полку Игореве", в конце перефразирован Гейне; другое стихотворение начинается: "Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря..." - это "Записки сумасшедшего" Гоголя. Неожиданно возникает Хлебников:

Классический балет! Искусство лучших дней!

Когда шипел ваш грог и целовали в обе,

и мчались лихачи, и пелось бобэоби,

и ежели был враг, то он был - маршал Ней.

Поэтический мир Бродского, по сути дела, оказывается квадратом, сторонами коего служат: отчаяние, любовь, здравый смысл и ирония.

Бродский был изначально умным поэтом, то есть поэтом, нашедшим удельный вес времени в поэтическом хозяйстве вечности. Оттого он быстро преодолел "детскую болезнь" определенной части современной ему московско-ленинградской поэзии, так называемое "шестидесятничество", основной пафос которого определяется... впрочем, Бродский отдал этому пафосу мимолетную дань, хотя бы в ранних, весьма банальных стихах о памятнике:

Поставим памятник

в конце длинной городской улицы...

У подножья пьедестала - ручаюсь -

каждое утро будут появляться

цветы...

Подобные стихи о памятнике обеспечивали поэту репутацию смутьяна, и Бродский в конце 50-х годов явно ценил эту репутацию. Но куда сильнее и своевольнее прорывалась в поэзии юного Бродского тема экзистенциального отчаяния, захватывая попутно темы расставаний жанр, смешиваясь с темой абсурдности жизни и смотрящий из всех щелей смерти:

Смерть - это все машины,

это тюрьма и сад.

Смерть - это все мужчины,

галстуки их висят.

Смерть - это стекла в бане,

в церкви, в домах - подряд!

Смерть - это все, что с нами -

ибо они - не узрят.

Такой бурный "пессимизм" в сочетании с "фрондой" был чреват общественным скандалом.

Любовь - мощный двигатель поэзии Бродского. Обычная любовь переплетается с отчаянием и тревогой. Любовная трагедия может обернуться и фарсом, изложенным бойким ямбом:

Петров женат был на ее сестре,

но он любил свояченицу; в этом

сознавшись ей, он позапрошлым летом,

поехав в отпуск, утонул в Днестре.

("Чаепитие")

Фарс разлагает любовь - особенно тогда, когда она слаба, - на составные, чреватые натурализмом, элементы:

Сдав все свои экзамены, она

к себе в субботу пригласила друга;

был вечер, и закупорена туго

была бутылка красного вина.

("Дебют")

Ирония в поэзии Бродского непосредственным образом сопряжена со здравым смыслом. Бродский о главном не говорит прямо, а всегда уклончиво, обиняками. Заходит с одной и с другой стороны, ищет все новых возможностей пробиться к идее, к собеседнику.

Структура стихотворения Бродского в принципе открыта. Видна художественная целесообразность каждого эпизода, а композиция часто основана на симметрии, так что массы стихов относительно легко обозримы. Можно даже выявить такую закономерность: в коротких стихотворениях формальные ограничения нередко ослабляются, а в длинных нарастают. В коротких текстах Бродский иногда доходит до полного разрушения формы. Так в стихотворении "Сонет" (1962), где не соблюдено ни единое правило построения этой твердой строфической формы, за исключением одного: в нем 14 стихов:

Мы снова проживаем у залива,

и проплывают облака над нами,

и современный тарахтит Везувий,

и оседает пыль по переулкам,

и стекла переулков дребезжат.

Когда-нибудь и нас засыпет пепел.

Так я хотел бы в этот бедный час

Приехать на окраину в трамвае,

войти в твой дом,

и если через сотни лет

придет отряд раскапывать наш город,

то я хотел бы, чтоб меня нашли

оставшимся навек в твоих объятьях,

засыпанного новою золой.

В 1965 год Бродский формулирует свое кредо, оставшееся в силе до конца его жизни. В стихотворении "Одной поэтессе" он писал:

Я заражен нормальным классицизмом.

А вы, мой друг, заражены сарказмом...

Бродский обнаруживает три вида поэзии:

Один певец подготавливает рапорт.

Другой рождает приглушенный ропот.

А третий знает, что он сам лишь рупор.

И он срывает все цветы родства.

Поэтика Бродского служит стремлению преодолеть страх смерти и страх жизни.

Бродский дошел до предела в сплавлении всех стилистических пластов языка. Он соединяет самое высокое с самым низким. Начало стихотворения "Бюст Тиберия":

Приветствую тебя две тыщи лет

спустя. Ты тоже был женат на бляди.

Одна из характернейших примет стихотворной речи Бродского - длинные сложные синтаксические конструкции, переливающиеся через границы строк и строф, иногда действительно вызывающие ассоциации со стальными гусеницами танка, неудержимо накатывающего на читателя. В "Стихах о зимней компании 1980-го года" танк появляется и буквально - закованный в броню тропов, бесконечными синтаксическими переносами выплывает из-за горизонта строфы и обрушивается на читателя:

Механический слон, задирая хобот

в ужасе перед черной мышью

мины в снегу, изрыгает к горлу

подступивший комок, одержимый мыслью,

как Магомет, сдвинуть с места гору.

Танк - слон, пушка - хобот, мина - мышь. Из этих двух рядов тем вырастает образ. У Бродского нередко образы возникают на пересечении совершенно неожиданно сопоставленных тем.

Стихи Бродского, в своей совокупности, представляют собой гимн бесконечным возможностям русского языка, все пишется во славу ему:

Слушай, дружина, враги и братие!

Все, что творил я, творил не ради я

славы в эпоху кино и радио,

но ради речи родной, словесности.

За каковое раденье-жречество

(сказано ж доктору: сам пусть лечится),

чаши лишившись в пиру Отечества,

ныне стою в незнакомой местности.

Именно вера в язык вводит Бродского в классическую эстетику, сохраняет его экзистенциальное право быть поэтом, не чувствующим абсурдности своего положения, подозревать за культурой серьезный и неразгаданный смысл и, что тоже важно, сдерживать капризы своенравного лирического "я", иначе его - в рамках эмоционального квадрата - швыряет во все стороны: от любовного безумства к ироническому признанию, от утверждения своей гениальности к утверждению собственного ничтожества.

Как истинный творец, он сам подвел итог своему творчеству. Вообще говоря, Бродский - не просто поэт. На мой взгляд, русской поэзии не хватало философа, чтобы он окинул взглядом всю картину целиком и в то же время мог бы рассказать о том, что увидел. Бродский рассказал. Не знаю, хорошо это или плохо, но он сумел передать всю боль нашего времени, страх перед Ничем, спрятанный в обыденность, метафизическую тоску "и проч." И только от нас зависит, сможет ли его слово пробиться к нам в наши микровселенные, чтобы принести туда свет откровения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

24 мая 1980 года, в день своего сорокалетия, Бродский написал стихотворение, которое подвело итоги не только его собственной жизни за предшествующие годы, но в известной степени исканиям русской поэзии в области языка, поэтической формы, культурного и исторического контекста, художественной и этической свободы. Здесь не только судьба Бродского, но, в обобщении, судьба русского поэта вообще.

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку,

обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

трижды тонул, дважды бывал распорот.

Бросил страну, что меня вскормила.

Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,

надевал на себя, что сызнова входит в моду,

сеял рожь, покрывал черной толью гумна,

и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок,

позволял своим связкам все звуки, помимо воя;

перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забирали глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность.

Единственным долгом поэта перед обществом Бродский считает долг "писать хорошо". В сущности, даже не только перед обществом, но и перед мировой культурой. Задача поэта - найти свое место в культуре и соответствовать ему. Что, думается, Бродский с успехом сделал.

Утрата связи с живым, меняющимся русским языком не может пройти бесследно; это плата за судьбу, которая, через страдания, муки и фанаберии поэта, предоставляет ему право почувствовать в полной мере себя инструментом языка в тот момент, когда язык оказывается не в обычном состоянии данности, а в положении ускользающей ценности, когда осенний крик ястреба приобретает болезненную пронзительность.

Обозревая творчество Иосифа Бродского, невольно приходишь к выводу: это поэт нового зрения. Поэт, какого еще не было в истории русской литературы ХХ века.

Этого человека при жизни называли последним гением русской поэзии. В первой своей части утверждение, конечно, спорное. Но высшая степень таланта у него, бесспорно, была. Достаточно прочитать всего лишь одно его стихотворение. С трудом можно поверить, что «Пилигримы» написаны восемнадцатилетним парнем с неполным средним образованием. Не все маститые поэты знакомы с творчеством Гийома Аполлинера, а здесь несомненна перекличка с одним из его стихотворений. Эпиграф из Уильяма Шекспира тоже говорит о многом. Знаменитое обвинение Иосифа Александровича Бродского в тунеядстве абсурдно вдвойне. С самых юных лет он был тружеником, каких мало.

Интересные факты из биографии Бродского, личная жизнь поэта будут представлены вашему вниманию далее.

Война

Недавно закончилась война с Финляндией, меньше месяца оставалось до разгрома немцами Франции. В такой, мало сказать, тревожной обстановке 24 мая 1940 года в семье ленинградских фотографа и бухгалтера родился сын. Чуть больше года оставалось до начала Великой Отечественной войны. Потом он всю жизнь тосковал о том детстве, которого она его лишила. В письме из Стокгольма Якову Гордину называл тамошнюю обстановку со шхерами и шныряющими между ними пароходами своим детством, но наоборот.

Пространство трагедии - так он воспринимал мир. Думается, что идет это именно оттуда, из первых лет жизни. Он их вряд ли помнил, но первые месяцы блокады он провел с Марией Моисеевной, своей матерью, в осажденном городе. К счастью, им с огромным трудом, но удалось эвакуироваться. Местом временного проживания стал Череповец. Пожалуй, можно считать насмешкой судьбы то, что его мать, знавшая немецкий язык, стала работать переводчицей в лагере для несостоявшихся оккупантов. Он несколько раз бывал там с ней. Вспоминал, как их переправлял туда на лодке старик в плаще. Этот образ при желании тоже можно найти в позднейшем творчестве Бродского.

Возвращение из эвакуации

Сохранились его воспоминания о возвращении в город на Неве. Голубое небо, белые облака и красная теплушка, на которой висят люди. Мест не хватало, и пользовались любым выступом, чтобы уцепиться за состав. Вот старый человек догоняет вагон, за что-то цепляется, а баба в платке поливает его лысину кипятком из чайника. Идет пар.

Александр Иванович, отец Иосифа, прошел все войны, начиная с Финской, в качестве военного корреспондента. Он был журналистом и одновременно фотографом. Последние сражения он зафиксировал в Китае, вернувшись оттуда после разгрома Японии. Впоследствии бронзовая джонка, привезенная им оттуда, долго стояла на письменном столе поэта.

Поиски себя

После возвращения в полуголодный, мрачный, еще не опомнившийся после блокады город, начались поиски своего места в жизни. Они были непродолжительными по времени, но интенсивными. Краткая биография Иосифа Бродского свидетельствует о том, что он поменял с 1944 года четыре школы. В последней из них, располагавшейся в Соляном переулке, остался на второй год в седьмом классе. Подал заявление в морское училище, но принят не был. Дальше последовал недолговременный пролетарский эпизод его биографии: Иосиф работает на заводе «Арсенал» учеником фрезеровщика. Безуспешной оказалась и его попытка поступить в школу подводников, Видимо, сказывалось флотское прошлое отца. Затем появляется идея стать врачом. Чтоб получить практику, он поступает в морг помощником прозектора. Анатомировать мертвых, видимо, оказалось делом малопривлекательным, так что продлилось это всего лишь месяц. Кочегар, матрос на маяке… Недолгая стабильность пришла, когда Иосиф начал ездить по СССР в геологических экспедициях, рабочим. Два сезона это было Белое море, потом – Северная Якутия, Восточная Сибирь, другие районы Заполярья. Нервный срыв в Якутии завершил эпопею.

Поэтические бдения

Это был уже 1961 год. Все вышеперечисленное было только внешней канвой жизни. К тому времени Иосиф был уже знаком с Евгением Рейном, другом до последних дней жизни, Сергеем Довлатовым, Булатом Окуджавой. Выступление зимой 1960 года с чтением стихотворения «Еврейское кладбище» на «турнире поэтов» в Ленинграде вызвало скандал, возможно, послуживший первым поводом обратить на него внимание для «компетентных органов». Поэт невероятно много читает. Для советских людей в оттепельные годы стало доступно творчество многих поэтов Европы XX века. Витезслав Незвал, Поль Элюар, Федерико Гарсиа Лорка, многие другие. Они стали для него глотком свежего воздуха в атмосфере страны Советов. Огромное влияние на стилистику и особенно на ритмику поэзии Бродского оказал, конечно, джаз. Но и русская, советская поэзия была близка. Он активно усваивал, перерабатывая, опыт Багрицкого, был поклонником Бориса Слуцкого. Марину Цветаеву, Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака назвал в Нобелевской речи в числе избранных, как и Уинстена Одена с Робертом Фростом. В то же время Иосиф начинает самостоятельно изучать английский и польский языки. Отдельного разговора заслуживает, безусловно, его благоговение по отношению к Анне Андреевне Ахматовой.

Знакомство с Ахматовой

Их познакомил на исходе лета 1961 года Евгений Рейн. Иосифу был 21 год. Их дружбу многие считают самой искренней привязанностью двух поэтов. Странно, но они мало интересовались поэзией друг друга. Никаких обсуждений, споров о поэтических пристрастиях людей, принадлежащих к разным поколениям. Между ними существовало что-то иное, о чем сам Бродский говорить не любил. Кратко не расскажешь, это долго и сложно. Примерно так он отзывался на просьбы. Что касается Анны Андреевны, то она быстро поняла уровень своего нового знакомого. Он был молод и не осознавал еще своей силы. «Большая элегия Джону Донну» вызвала у нее слова о том, что Иосиф сам не понимает, что он написал. А он вспоминал, что ходили они к ней не за тем, чтобы почитать свои опусы или послушать ее стихи. Коротко говоря, они учились у нее быть поэтами, дышали в ее доме иным воздухом. Он вряд ли знал, что Ахматова сравнивает своего знакомого с сыном, и не в пользу последнего.

Роковая любовь

Эти годы стали самыми трудными в его судьбе. Связано это в первую очередь с несчастной любовью. Ее вполне можно назвать романтико-поэтически: роковая. Мария Басманова была необычной девушкой и не изменилась со временем. Дочь знаменитого художника, холодная, молчаливая, казавшаяся застенчивой, красавица. Они познакомились в марте 1962 года, и больше их врозь не видели. Часами ходили по улицам. Он читал свои стихи, она слушала. Но роман не одобряли ни его, ни ее родители. Вскоре влюбленные начали часто ссориться, каждый раз расставаясь навсегда. Жестокая депрессия и попытки самоубийств - таковы были последствия этих размолвок для него. Друзья часто видели на его запястьях бинты со следами крови. А окончательный разрыв - это результат самого обычного, банального любовного треугольника. Один из ближайших друзей Иосифа того времени Дмитрий Бобышев отвез девушку к друзьям в период, когда Бродский скрывался от милиции, уже опасаясь преследования за тунеядство. Там они и сошлись. Иосиф приехал, чтобы разобраться, но поговорить с ней не успел. Последовал арест и суд. И это уже совсем другая история.

Арест, психушка

В год разрыва с Мариной 8 января была опубликована подборка писем «простых ленинградцев», которые требовали осуждения тунеядца Бродского. Через пять дней он оказался в тюремной камере, где 14 февраля случился первый серьезный сердечный приступ. Несмотря ни на что, его направили в психиатрическую лечебницу. Три недели оказались худшим временем в его жизни. Наиболее часто к находящемуся на экспертизе больному применяли так называемую укрутку. Человека будили глубокой ночью, клали в ванну, наполненную ледяной водой, а потом заворачивали в мокрую простыню. В таком виде помещали к горячей батарее. Ткань быстро высыхала, врезаясь до боли в тело. Поизмывавшись так, врачи-каратели признали поэта трудоспособным психопатом.

Ссылка

На втором заседании суда у него был, конечно, адвокат, но это не играло никакой роли. Присудили к максимально жесткому наказанию: пяти годам принудительного труда. Но как раз время, проведенное в Архангельской области, он вспоминал с благодарностью. Отработав положенное время с деревенскими мужиками, он изучал по вечерам литературу Великобритании и своего любимого Одена. Два его стихотворения, опубликованные в районной газете, стали едва ли не единственной публикацией поэта во время его жизни в Советском Союзе. Приезжала в Норинскую и Мария, даже жила подолгу. Он прощал, потом сомневался, тем более что вслед являлся Бобышев. Тем не менее именно тогда написаны лучшие из посвященных любимой стихов. В северную глушь приехал молодой человек с признаваемым всеми огромным талантом, а покинул Заполярье сложившийся поэт со своими неповторимыми стилем, ритмикой и интонацией. Ведь известно, что подражать Бродскому невозможно. Вторичность заметна с первой строчки.

Из ссылки вернулся «большой» поэт

В борьбу за возвращение Иосифа Бродского, биография и творчество которого стали предметом нашего обзора, включились очень влиятельные люди. Во-первых, конечно, А. А. Ахматова. Большую роль сыграла стенограмма заседания суда Фриды Вигдоровой. Она была опубликована во многих средствах массовой информации Западной Европы. Вместе с Анной Андреевной бесчисленное количество писем в органы партийной и судебной власти написано Лидией Чуковской. Шостакович, Твардовский, Паустовский, Маршак. Это еще далеко не все люди, принявшие тогда участие в его судьбе. Накануне европейского «форума писателей» Жан-Поль Сартр предупредил о тяжелой ситуации, в которой может оказаться советская делегация из-за дела Бродского. Скорее всего, это и сыграло решающую роль. Чтобы поэт не подвергался в дальнейшем подобным обвинениям, его оформили переводчиком при Ленинградском отделении Союза писателей. Покинув родной город в 23 года, он вернулся в 25 и сразу оказался в очень странном, подвешенном состоянии. Поэта с такой фамилией в СССР не было. Именно так ответили сотрудники Советского посольства в Лондоне, когда его пригласили на международный поэтический фестиваль. Через три года Иосифа Александровича избирают членом Академии изящных искусств в Баварии.

Подпольный стихотворец

На Родине за все эти годы было опубликовано 4 его стихотворения. Еще несколько пропустили в печать как детские стихи. Источником денег были в основном переводы, рецензии в журнале «Аврора» да халтуры на разных киностудиях. В багаже Бродского есть даже роль в одном из прошедших незамеченным фильмов. Но такой талант не скроешь. Стихи Бродского все шире расходились в самиздате. Писал он постоянно. Многое из того, что было написано в эти годы, входило потом во все его сборники. Все чаще стихотворения Бродского появляются в журналах Западной Европы и США. Первой книгой, составленной под контролем автора, стала «Остановка в пустыне», вышедшая в Нью-Йорке в 1970 году. Все большее количество журналистов стремятся взять у поэта интервью, его приглашают университеты. Естественно, КГБ не оставляло такого «клиента» без внимания. Но в целом его жизнь в СССР протекала довольно спокойно, если не считать двух обследований в психбольницах.

Эмиграция

В краткой биографии Иосифа Бродского содержатся сведения, что переломный момент наступил в 1972 году. В ОВИРе поэту предлагают выбор: эмиграция или горячие денечки, как там выразились, в психлечебницах и тюрьмах. Собственно, выбирать было не из чего, хотя он старался до последнего оттянуть день вылета. Время было нужно и для подготовки первого собрания сочинений. Самиздатовского, конечно. Но все-таки, уже лишенный советского гражданства, 4 июня он вылетел по маршруту Москва - Вена. Через два дня он уже знакомился в Австрии со столь любимым У. Оденом. И вообще, активно, без промедления, включился в поэтическую жизнь Европы.

Как свидетельствует биография, поэт Бродский был во многом необычным эмигрантом. К его чести, не любил, когда его причисляли к жертвам советского режима. Даже считал себя заслужившим все свои мытарства. С Родиной он оборвал все связи не только вынужденно. Даже когда ему была сделана операция на открытом сердце, отцу не позволили вылет в США для ухода за сыном. Все последующие просьбы тоже не возымели результата. Родители умерли с перерывом в один год, в 1983 и 1984 году. Но и сам он так и не приехал в родной город, даже когда это стало возможным. Все просьбы друзей натыкались на один ответ в разных вариациях: на место любви, мол, не возвращаются. Неизвестно, что он больше имел в виду: отношения с Басмановой или с Ленинградом. Они тоже были для него во многом интимными.

Последняя любовь

Если продолжить тему личной жизни Бродского, биография которого интересна многим современникам, то многие отмечали его циничность в отношении к женщинам после эмиграции. Поэт перестал верить в любовь. Все изменилось после встречи с Марией Соццани, итальянской аристократкой, с которой Бродский прожил последние годы жизни. Анна-Александра-Мария. Так они назвали свою дочь.

Упоминать в заключение творчество великого поэта – дело неблагодарное. Этому надо посвящать годы, и писать многотомное исследование. Отношение к нему неоднозначное. Находятся люди, их немало, и они заслуживают глубочайшего уважения, которые не переносят поэзии Бродского. Она считается, особенно в поздних своих образцах, холодной, лишенной жизни. Но ее, пускай холодную, безупречность отрицать сложно. В эмиграции Иосиф Александрович сразу обратился к жанру эссе и писал их до конца жизни. А в своей речи, которую традиционно произносят лауреаты Нобелевской премии, опять подчеркивал, что считает поэзию делом сугубо индивидуальным, а себя – частным лицом.

Он лежит в Венеции

Вот такая интересная биография Бродского. Он был подчеркнуто одиноким человеком и не чувствовал себя несчастным в этом состоянии. Таковым остался и после смерти. Это произошло 28 января 1996 года. Сердце все-таки не выдержало. Могила великого труженика и поэта Иосифа Бродского находится в Венеции на кладбище Сан-Микеле. Этот город он любил не меньше своего родного Ленинграда.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Иосиф Александрович Бродский - выдающийся русский (как он сам всегда утверждал) поэт, эссеист, драматург. Он был самым молодым из Нобелевских лауреатов. Уже в двадцать лет он осознал себя орудием родного языка и покорился этой миссии. Результат - девять стихотворных книг и пьеса на русском и книга эссе на английском языке, не считая множества периодических публикаций. Всё это издано на Западе, главным образом в США, где Иосиф Бродский живёт с 1972 года.

Подлинные поэты, а не просто наёмники и призывники от поэзии, больше всего любят те свои стихи, которые они ещё не дописали.

Заставить поэта перечислить его любимые стихи, из всего им написанного, было нелегко. Некоторые из своих давних стихов и поэм Иосиф Бродский не хотел переиздавать. Достаточно осторожно и сдержанно он относился и к массовой публикации его стихов в России.

Бродский намного опередил своё время по глубине мысли. Количество проблем, поднимаемых им в произведениях, огромно. Он рассматривал человеческое общество в динамике его культурного развития под призмой общечеловеческого, духовного. Именно культуру он считал единственной надеждой на выживание, на спасение общества. Но больше всего Бродского занимал язык как форма существования культуры. Язык, по мнению Бродского, есть нить, протянутая из прошлого в будущее, соединяющая пространство и время.

1. Творческий путь Иосифа Бродского

Бродский родился 24 мая 1940 в Ленинграде. Его, едва ли не самого «несоветского» подданного СССР назвали Иосифом в честь Сталина. Уже с ранних лет в жизни Бродского многое символично. Детство прошло в маленькой квартире в том самом «питерском» доме, где до революции жили Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус и откуда они отправились в эмиграцию. В школе, которую посещал Бродский, некогда учился Альфред Нобель: в 1986 Бродский станет Нобелевским лауреатом. О детстве он вспоминал неохотно: «Обычное детство. Я не думаю, что детские впечатления играют важную роль в дальнейшем развитии».

В отрочестве проявились его самостоятельность и строптивость. В 1955, не доучившись, Бродский поступает работать на военный завод фрезеровщиком, выбрав для себя самообразование, главным образом, чтение. Пожелав стать хирургом, идет работать помощником прозектора в морге госпиталя при ленинградской тюрьме «Кресты», где помогает анатомировать трупы. За несколько лет он опробовал больше десятка профессий: техника-геофизика, санитара, кочегара, фотографа и т.д. Ищет работу, которую можно совмещать с творчеством. Писать стихи впервые попробовал в 16 лет. Подтолкнуло писать впечатление от чтения сборника Бориса Слуцкого. Первое стихотворение было опубликовано, когда Бродскому было семнадцать лет, в 1957: Прощай, / позабудь / и не обессудь. / А письма сожги, / как мост. / Да будет мужественным / твой путь, / да будет он прям / и прост...

На рубеже 1950-1960-х изучает иностранные языки (английский и польский), посещает лекции на филологическом факультете ЛГУ. В 1959 знакомится со сборником стихотворений Е.А.Баратынского, после чего окончательно укрепляется в желании стать поэтом: «Читать мне было нечего, и когда я нашел эту книжку и прочел ее, тут-то я все понял, чем надо заниматься…».

Читательские впечатления Бродского этой поры бессистемны, но плодотворны для развития поэтического голоса. Первые стихи Бродского, по его собственному призванию, возникли «из небытия»: «Мы пришли в литературу Бог знает откуда, практически лишь из факта своего существования, из недр» (Беседа Бродского с Дж.Глэдом). Восстановление культурной преемственности для поколения Бродского подразумевало прежде всего обращение к русской поэзии Серебряного века. Однако и здесь Бродский стоит особняком. По собственному признанию, Пастернака он не «понимал» до 24 лет, до той же поры не читал Мандельштама, почти не знал (до личного знакомства) лирики Ахматовой. Безусловной ценностью обладало для Бродского - с первых самостоятельных шагов в литературе и до конца жизненного пути - творчество М.Цветаевой. Бродский больше отождествляет себя с поэтами начала 19 в. В Стансах городу (1962) соотносит свою судьбу с судьбой Лермонтова. Но и здесь сказывается характерная черта поэта: боязнь быть на какого-то похожим, растворить свою индивидуальность в чужих смыслах. Бродский демонстративно предпочитает лирику Е.Баратынского, К.Батюшкова и П.Вяземского пушкинским традициям. В поэме 1961 Шествие пушкинские мотивы поданы сознательно отчужденно, отстраненно, и помещенные автором в чужеродный контекст, они начинают звучать откровенно иронично.

Творческие предпочтения Бродского были обусловлены не только желанием избегать банальности. Аристократичная уравновешенность «просветленной» пушкинской музы была менее близка Бродскому, чем традиция русской философской поэзии. Бродский воспринял медитативную интонацию, склонность к поэтике размышления, драматизм мысли. Постепенно он уходит далее в прошлое поэзии, активно впитывая наследие 18 в., - Ломоносова, Державина, Дмитриева. Освоение допушкинских пластов русской словесности позволяет ему увидеть огромные области поэтического языка. Бродский осознал необходимость синтеза преемственности и выявления новых выразительных возможностей русского классического стиха.

2. Космогония И. Бродского

С начала 1960-х начинает работать как профессиональный переводчик по договору с рядом издательств. Тогда же знакомится с поэзией английского поэта-метафизика Джона Донна, которому посвятил Большую элегию Джону Донну (1963). Переводы Бродского из Донна часто неточны и не очень удачны. Но оригинальное творчество Бродского стало уникальным опытом приобщения русского слова к доселе чуждому ему опыту барочной европейской поэзии «метафизической школы». Лирика Бродского впитает основные принципы «метафизического» мышления: отказ от культа переживаний лирического «я» в поэзии, «суховатая» мужественная интеллектуальность, драматичная и личная ситуация лирического монолога, часто - с напряженным ощущением собеседника, разговорность тона, использования «непоэтической» лексики (просторечья, вульгаризмов, научных, технических понятий), построение текста как череды доказательств в пользу какого-то утверждения. Наследует Бродский у Донна и других поэтов-метафизиков и «визитную карточку» школы - т.н. «кончетти» (от итал. - «понятие») - особый вид метафоры, сближающий далекие друг от друга понятия и образы, у которых между собой, на первый взгляд, нет ничего общего. И поэты английского барокко в 17 в., и Бродский в 20 в. использовали такие метафоры, чтобы восстановить разрушенные связи в мире, который кажется им трагически распавшимся. Такие метафоры - в основе большинства произведений Бродского.

Метафизические полеты и метафорические изыски у Бродского соседствовали с боязнью высоких слов, ощущением нередкого в них безвкусия. Отсюда его стремление уравновешивать поэтическое прозаическим, «занижать» высокие образы, или, как выражался сам поэт - «нацеленность на „нисходящую метафору"». Показательно, как описывает Бродский свои первые религиозные переживания, связанные с чтением Библии: «в возрасте лет 24-х или 23-х, уже не помню точно, я впервые прочитал Ветхий и Новый Завет. И это на меня произвело, может быть, самое сильное впечатление в жизни. Т.е. метафизические горизонты иудаизма и христианства произвели довольно сильное впечатление. Библию трудно было достать в те годы - я сначала прочитал Бхагавад-гиту, Махабхарату, и уже после мне попалась в руки Библия. Разумеется, я понял, что метафизические горизонты, предлагаемые христианством, менее значительны, чем те, которые предлагаются индуизмом. Но я совершил свой выбор в сторону идеалов христианства, если угодно... Я бы, надо сказать, почаще употреблял выражение иудео-христианство, потому что одно немыслимо без другого. И, в общем-то, это примерно та сфера или те параметры, которыми определяется моя, если не обязательно интеллектуальная, то, по крайней мере, какая-то душевная деятельность».

Отныне почти каждый год поэт создавал в канун либо в самый день праздника стихи о Рождестве. Его «Рождественские стихи» сложились в некий цикл, работа над которым шла более четверти века.

Вначале 1960-х круг общения Бродского очень широк, но ближе всего он сходится с такими же юными поэтами, студентами Технологического института Е. Рейном, А. Найманом и Д. Бобышевым. Рейн познакомил Бродского с Анной Ахматовой, которого она одарила дружбой и предсказала ему блестящее поэтическое будущее. Она навсегда осталась для Бродского нравственным эталоном (ей посвящены стихотворения 1960-х Утренняя почта для А.А. Ахматовой из г. Сестрорецка, Закричат и захлопочут петухи..., Сретенье, 1972, На столетие Анны Ахматовой, 1989 и эссе Муза плача, 1982).

Уже к 1963 его творчество становится более известным, стихи Бродского начинают активно ходить в рукописях. Несмотря на отсутствие весомых публикаций, у Бродского была скандальная для того времени и известность поэта «самиздата».

29 ноября 1963 в газете «Вечерний Ленинград» за подписью А. Ионина, Я. Лернера, М. Медведева был опубликовано письмо против Бродского Окололитературный трутень. В 1964 он был арестован.

После первого закрытого судебного разбирательства поэт был помещен в судебную психбольницу, где пробыл три недели, но был признан психически здоровым и трудоспособным. Второй, открытый, суд по делу Бродского, обвиненному в тунеядстве состоялся 13 марта 1964. Решение суда - высылка на 5 лет с обязательным привлечением к физическому труду.

Ссылку он отбывал в деревне Норинской Архангельской области. Свободного времени здесь было достаточно, и оно целиком заполняется творчеством. Здесь он создал наиболее значительные произведения доэмигрантского периода: Одной поэтессе, Два часа в резервуаре, Новые стансы к Августе, Северная почта, Письмо в бутылке и др.

Бродский был досрочно освобожден. Вместо пяти, он провел в ссылке полтора года и затем получил разрешение вернуться в Ленинград. «Какую биографию делают нашему рыжему!» - воскликнула А. Ахматова в разгар кампании против Бродского, предчувствуя, какую услугу окажут ему его гонители, наделив его мученическим ореолом.

В 1965, на волне возмущений гонениями на поэта, в Нью-Йорке вышла первая книга Бродского - Стихотворения и поэмы.

В его творчестве этих лет экспериментаторство на основе классической традиции дает все более интересные результаты. Так, в 1966 опыты с силлабическим стихом 18 в. облеклись в плотные по манере письма Подражание сатирам, сочиненным Кантемиром. Классическую для русской поэзии силлабо-тоническую систему стихосложения Бродский трансформирует с двух сторон: не только через обращение к былому опыту двухсотлетней давности, но и посредством ультрасовременных по технике упражнений на стыке белого стиха и ритмической прозы - к примеру, Остановка в пустыне (1966), давшая позднее название поэтическому сборнику, вышедшему в 1972 в США.

Основным жанром в творчестве Бродского становится легко узнаваемая длинная элегия, своего рода полупоэма - афористичная, меланхоличная, иронически рефлексивная, с ломким синтаксисом, устремленным к обновлению устойчивого языка. Обновлять язык, подобно поэтам-футуристам, Бродский может и через эксперименты со строфикой и «наборной графикой» (т.е. обыгрывать «внешний вид» напечатанного текста и вызванные им ассоциации). Так, в стихотворении 1967 Фонтан благодаря особой строфике и распределению слов по пространству страницы напечатанный текст напоминает очертаниями многоярусный парковый фонтан.

В доэмигрантский период творчества Бродского трагическая ирония неизменно оттеняется щедрым восприятием мира и эмоциональной открытостью. В дальнейшем пропорции между этими началами будут существенно меняться. Эмоциональная открытость уйдет, ее место займет готовность стоически принять трагичность бытия.

В 1972 Бродский покидает СССР. Он уезжает по израильской визе, но оседает в США, где до конца своих дней преподает русскую литературу в различных университетах. Отныне Бродский, по собственному выражению, обречен на «фиктивную ситуацию» - поэтическое существование в иноязычной среде, где узкий круг русскоязычных читателей уравновешен международным признанием.

Покидая Родину, Бродский пишет письмо генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И.Брежневу: «Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому. Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика - в том качестве, в котором я до сих пор и выступал». Однако его просьба осталась без ответа.

Даже родителям Бродского не разрешили выехать к сыну по просьбе медиков (Бродский, как сердечник, нуждался в особом уходе). Не разрешили ему самому приехать в Ленинград на похороны матери (1983) и отца (1985). Это в значительной степени сказалось на его позднем нежелании посещать родной город в 1990-х.

В США Бродский начал писать на английском. Англоязычное творчество его выразилось, в первую очередь, в жанре эссе (сборники Less than one (Меньше единицы), 1986, On grief and reason (О печали и разуме), 1995). В основном, эссеистика Бродского складывалась из статей, написанных по заказу в качестве предисловий к изданиям сочинений русских и западных классиков (А.Ахматова, М.Цветаева, У.Оден, К.Кавафис и т.д.). По своей инициативе, как он признавался, он написал только 2 или 3 статьи. В 1980 Бродский получил гражданство США.

«Биография поэта - в покрое его языка». Этот постулат Бродского определяет эволюцию его лирики. К середине 1970-х лирика Бродского обогащается сложными синтаксическими конструкциями, постоянными т.н. «анжамбеманами» (т.е. переносом мысли, продолжением фразы в следующую строку или строфу, несовпадением границ предложения и строки). Современники свидетельствовали о неизменном желании поэта читать свои стихи вслух, даже когда обстановка к тому не располагала. Простых предложений у поэта почти нет. Бесконечные сложные предложения подразумевают бесконечное развитие мысли, ее испытание на истинность. Бродский-поэт ничего не принимает на веру. Каждое высказывание уточняет и «судит» себя. Отсюда неисчислимые «но», «хотя», «поэтому», «не столько... сколько» в его поэтическом языке.

Опыт «зрелого» Бродского - это опыт глубинного переживания трагедии существования. Бродский часто нарушает грамматику, прибегает к сдвинутой, неправильной речи, передавая трагизм не только в предмете изображения, но прежде всего в языке.

Покинутое Отечество постепенно возводится в поэтическом сознании Бродского в грандиозный сюрреалистический образ империи. Этот образ шире реального Советского Союза. Он становится глобальным символом заката мировой культуры. Отдавая ясный отчет в бессмысленности жизни (Мексиканский романсеро, 1976), лирический герой Бродского, подобно древним стоикам, пытается найти опору в равнодушных к человеку высших началах мироздания. Таким высшим началом, в общем-то замещающим собой Бога, выступает в поэзии Бродского Время. «Все мои стихи, более-менее, об одной и той же вещи: о Времени», - сказано поэтом в одном из интервью. Но в то же время в его поэтическом мироздании есть еще одна универсальная категория, которая в состоянии обуздать Время, победить его. Это Язык, Слово (Пятая годовщина, 1978). Процесс поэтического творчества становится единственной возможностью преодоления Времени, а значит - смерти, формой победы над смертью. Строки продлевают жизнь: ...не знаю я, в какую землю лягу. / Скрипи, скрипи перо! Переводи бумагу (Пятая годовщина, 1977). Для Бродского «поэт - инструмент языка». Не поэт пользуется языком, а язык выражает себя через поэта, которому остается лишь верно настроить свой слух. Но в то же время этот инструмент спасителен, и до конца свободен.

Оставаясь один на один с Языком и Временем, лирический герой Бродского теряет всякие эмоциональные связи с миром вещей, как бы покидает тело и поднимается на почти безвоздушную высоту (Осенний крик ястреба, 1975). Отсюда, впрочем, он продолжает с четкостью и равнодушием различать детали оставленного внизу мира.

Многословие Бродского, его немыслимые длинноты обусловлены стремлением обуздать Языком Время.

В 1978 Бродский становится почетным членом Американской Академии искусств, из которой он, однако, вышел в знак протеста против избрания почетным членом в Академию Евгения Евтушенко.

В декабре 1987 он становится писателем-лауреатом Нобелевской премии по литературе - «за всеохватное авторство, исполненное ясности мысли и поэтической глубины», как было сказано в официальном постановлении Нобелевского комитета.

Нобелевская премия принесла материальную независимость и новые хлопоты. Бродский много времени посвящает устройству в Америке многочисленных иммигрантов из России.

С конца 1980-х творчество Бродского постепенно возвращается на Родину, однако сам он неизменно отклоняет предложения даже на время приехать в Россию. В то же время в эмиграции он активно поддерживает и пропагандирует русскую культуру. В 1995 Бродскому присвоено звание почетного гражданина Санкт-Петербурга.

3. Литературные воззрения Иосифа Бродского

бродский поэт метафизический лирика

Иосифа Бродского часто называют "последним реальным новатором", "поэтом нового измерения" или "поэтом нового видения".

Во всех "определениях" Бродского-поэта присутствует слово "новый". И это, думается, не случайно.

Он - поэт мыслитель, поражающий нетрадиционностью мыслей. Любой культурный человек идет по выработанному человечеством руслу, и его гордость состоит в том, что он повторяет самые последние достижения культуры. Бродский, наоборот избегает читать то, что стремились понять десятки поколений до него.

На вопрос: "В чем ваша поэтическая иерархия?". Бродский ответил, в интервью Джону Глэду: "Ну, прежде всего речь идет о ценностях, хотя и не только о ценностях. Дело в том, что каждый литератор в течении жизни постоянно меняет свои оценки. В его сознании существует как бы табель о рангах, скажем, тот-то внизу, а тот-то наверху... Вообще, как мне представляется, литератор, по крайней мере я, выстраивает эту шкалу по следующим соображениям: тот или иной автор, та или иная идея важнее для него, чем другой автор или другая идея, - просто потому, что этот автор вбирает в себя предыдущих".

"В конечном счете каждый литератор стремится к одному и тому же: настигнуть или удержать утраченное или текущее время".

Язык, по Бродскому, - анатомия, высшая созидающая ценность, язык первичен.

В творчестве Бродского исследуется конфликт двух философских категорий: пространства и времени.

"Меня более всего, - пишет Бродский, - интересует и всегда интересовало, - это время и тот эффект, какой оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает, то есть это такое вот практическое время в его длительности. Это, если угодно, то, что происходит с человеком во время жизни, то, что время делает с человеком, как оно его трансформирует... на самом деле литература не о жизни, да и сама жизнь не о жизни, а о двух категориях, более или менее о двух: пространстве и о времени... время для меня куда более интересная категория, нежели пространство".

Пространство поэт не любит, потому что оно распространяется вширь, то есть ведет в никуда. Время любит, потому что оно в конечном счете оканчивается вечностью, переходит в нее. Отсюда конфликт между этими категориями, который принимает частью форму противостояния белого и черного.

"Диктат языка - это и есть то, что в просторечии именуется диктатом музы, на самом деле это не муза диктует вам, а язык, который существует у вас на определенном уровне помимо вашей воли", - сказал Бродский в одном интервью; эту мысль он повторил и в своей нобелевской речи.

Какой онтологической ценностью обладает художественное слово в современном мире, ставящем индивида перед выбором: "прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь" или же "израсходовать этот единственный шанс на повторение чужой внешности, чужого опыта, на тавтологию"?

Слово как сопротивление какой бы то ни было деспотии, как будущее культуры, реализующееся в ее настоящем.

"Поэта далеко заводит речь..." - эти слова Цветаевой Бродский воплотил в своем поэтическом опыте, а также в жизни, выбросившей его на далекий берег.

Заключение

24 мая 1980 года, в день своего сорокалетия, Бродский написал стихотворение, которое подвело итоги не только его собственной жизни за предшествующие годы, но в известной степени исканиям русской поэзии в области языка, поэтической формы, культурного и исторического контекста, художественной и этической свободы. Здесь не только судьба Бродского, но, в обобщении, судьба русского поэта вообще.

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку,

обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

трижды тонул, дважды бывал распорот.

Бросил страну, что меня вскормила.

Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,

надевал на себя, что сызнова входит в моду,

сеял рожь, покрывал черной толью гумна,

и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок,

позволял своим связкам все звуки, помимо воя;

перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забирали глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность.

Единственным долгом поэта перед обществом Бродский считает долг "писать хорошо". В сущности, даже не только перед обществом, но и перед мировой культурой. Задача поэта - найти свое место в культуре и соответствовать ему. Что, думается, Бродский с успехом сделал.

Утрата связи с живым, меняющимся русским языком не может пройти бесследно; это плата за судьбу, которая, через страдания, муки и фанаберии поэта, предоставляет ему право почувствовать в полной мере себя инструментом языка в тот момент, когда язык оказывается не в обычном состоянии данности, а в положении ускользающей ценности, когда осенний крик ястреба приобретает болезненную пронзительность.

Обозревая творчество Иосифа Бродского, невольно приходишь к выводу: это поэт нового зрения. Поэт, какого еще не было в истории русской литературы ХХ века.

Список литературы

1.Бродский И. Избранные стихотворения. // М., "Панорама", 1994г.

2.Бродский И. Часть речи. Избранные стихотворения. // М., "Художественная литература", 1990г.

3.Бродский И. Письма римскому другу. // Ленинград, "Экслибрис", 1991г.

4.Гордин Я. "Дело Бродского: история одной расправы." // ж. "Нева", 1989г., № 2.

5.Якимчук Н. "Я работал, я писал стихи." Дело Иосифа Бродского. // ж. "Юность", 1989, №2.

6.Баевский В.С. История русской поэзии. 1730-1980 гг. М.: Новая школа, 1996.

7.Баранников А.В., Калганова Т.А., Рыбченкова Л.М. Русская литература ХХ века. Хрестоматия 11 класс. - М.: Просвещение, 1993.

8.Прищепа В.П., Прищепа В.А. Литература русского зарубежья. Учебное пособие. - Абакан, 1994.

9.материалы с сайтаhttp://www.ed.vseved.ru/ Из "Нобелевской лекции" Иосифа Бродского

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

Жизненный и творческий путь великого русского поэта, драматурга, публициста Иосифа Александровича Бродского. Постижение идейного содержания и художественной формы его произведений. Осмысление проникновенного лиризма и признаки эпичности в лирике поэта.

дипломная работа , добавлен 10.01.2012


Поэзия Иосифа Бродского как объект филологического исследования - диахронный аспект. Систематизация имеющихся литературоведческих источников о поэзии И. Бродского. Литературоведческие изыскания, посвященные разным периодам творчества И. Бродского.

курсовая работа , добавлен 16.05.2017


Биография и география жизни Иосифа Бродского, изучение его творчества и поэтической картины мира. Образ моря в поэзии Бродского, представляемый в двух категориях: пространственной и временной. Тема рождения и смерти во взаимосвязи с образом моря.

реферат , добавлен 27.07.2010


Краткий очерк жизни, этапы личностного и творческого становления известного российского поэта И. Бродского, место и значение в мировой литературе. Суд над литератором, его депортация и жизнь за пределами советского государства. Творческий путь поэта.

реферат , добавлен 17.01.2015


Жизнь и творчество Иосифа Бродского. Влияние ареста и принудительной эмиграции на поэтическую концепцию и тематику произведений. Слово, Мысль, Время, Память, Дух - опорные образы его поэтики. Мотивы одиночества и отчуждения, изоморфности мира и текста.

реферат , добавлен 12.11.2009


Основные моменты биографии и начало творческого пути Иосифа Бродского. Необходимость синтеза преемственности и выявления новых выразительных возможностей русского классического стиха. Изображение внешнего мира и метафизическое мышление лирики поэта.

контрольная работа , добавлен 18.09.2010


Словарные пласты в лирике Бродского. Основные способы изображения Бродским лирического героя. Фрагментарность изображения (синекдоха, метонимия). Пространство и время в интерпретации Бродского. "Лексическая дерзость" как определяющая черта поэтики.

реферат , добавлен 24.11.2010


Общая характеристика категорий пространства и времени в лирике И. Бродского (1940-1996), а также анализ его произведений сквозь призму "пространственности". Пространство, вещь и время как философско-художественные образы, их иерархия в работах Бродского.

реферат , добавлен 28.07.2010


Общая концепция постмодернизма. Принципы поэтики Иосифа Бродского и эстетика постмодернизма. Особенности трагедийного восприятия мира, метафизика времени. Эстетические взгляды поэта на материале Нобелевской лекции 1987 года. Язык, искусство и Бродский.

курсовая работа , добавлен 12.01.2011


Природные и социальные реалии в поэзии И. Бродского 1970-х – 1980-х годов. Анализ позиции лирического субъекта в художественном мире поэта. Особенности отражения культуры и метафизики в поэзии И. Бродского, анализ античных мотивов в его творчестве.